– Кем?
– Шлюхой.
Какое мерзкое слово. Я впервые выговорила его: не думала, что осмелюсь. Я запустила руку в волосы, уставилась в потолок.
– Люди читают газеты, видят мои фотографии, и начинается: «Да какой еще талант, просто умеет устроиться, сама ничего не делает. У нее же ни одной своей мысли, все он. Говорят, даже стихи за нее пишет».
– Ладно тебе, Форуг, неужели тебя волнует, что о нас болтают?
– Волнует. Я была бы рада, если бы не волновало, но ничего не поделаешь. О тебе никогда не скажут такого, как обо мне, им даже в голову не придет утверждать, будто бы я подсказываю тебе идеи для фильмов и тем более снимаю их за тебя.
– Важно одно, – ответил Дарьюш, – наши с тобой отношения никого не касаются. То, что между нами, принадлежит только нам.
– А мне надоели эти секреты! Надоело притворяться. Хватит, напритворялась.
– Согласен, это не лучший вариант, но по-другому в нашей стране нельзя, вокруг одни узколобые идиоты. И мы с тобой бессильны их переделать.
– Ты прав. – Я примолкла, потерла лоб ладонью. Меня вдруг охватило такое мучительное одиночество, что я не удержалась и спросила: – Когда ты ко мне приедешь?
Дарьюш кашлянул.
– Ты же знаешь, сейчас никого не пускают и никого не выпускают.
– Но ты приедешь, как только получится?
– Постараюсь. Мне нужно сперва кое-что сделать. Потерпи чуть-чуть, хорошо? Ты ведь подождешь еще немного?
Я не ответила, он вздохнул в трубку.
– Подожди.
Подожди. Я зажмурилась. От злости меня бросило в жар, в пот.
– Разве я мало ждала? Я ведь только и делаю, что жду тебя.
* * *
С первого же взгляда на Лейлу – в два часа дня она сидела на неприбранной постели в ночной рубашке – я догадалась: дело плохо. Шторы были закрыты, и, переступив порог душной спальни, я прищурилась, высматривая ее в полумраке. «Форуг», – еле слышно проговорила она, и я сразу же поняла, что от прежней невозмутимой, жизнерадостной Лейлы осталась бледная тень: тонкие запястья, отчаянный взгляд, нечесаные волосы.
Военное положение так и не сняли, и я добралась до нее только через неделю. Тем утром правительство объявило, что убийство – дело рук коммунистов. «Члены партии “Туде” – предатели, – сообщил по радио какой-то чиновник, – враги шаха и государства, и мы будем уничтожать их одного за другим, пока не искореним эту заразу».
Я опустилась на край кровати, положила руку Лейле на плечо, такое хрупкое под хлопковой сорочкой.
– От Рахима есть вести? – спросила я.
Лейла подняла на меня глаза.
– Нет.
– Может, он на тебя злится?
Она насторожилась.
– С чего ты взяла?
– Помнишь, я как-то застала его у тебя? Несколько лет назад? Мне показалось, вы ругались. Да?
Лейла замялась, явно решая, о чем лучше умолчать, как бы я ни наседала и как бы ей ни хотелось облегчить душу.
– Я достала ему паспорт на чужое имя. И деньги. Хотела, чтобы он уехал из страны, пусть на время.
– Но он не уехал.
– Он сказал, что слишком многие на него рассчитывают, – ответила Лейла, взвешивая каждое слово. – Произошло что-то такое, из-за чего он не может покинуть Иран. – Она примолкла, помрачнела. – Слышала, что случилось возле парламента?
– Ты про убийство?
Она кивнула.
В Тегеране ни о чем другом не говорили вот уже неделю. Я едва не спросила у Лейлы, почему она решила, что я могла об этом не знать, но удержалась. Было ясно, что она сейчас неспособна рассуждать трезво.
– Да, слышала, – ответила я.
– Ей-богу, Форуг, я и мысли не допускаю, что мой брат к этому причастен.
– Ты же не знаешь наверняка.
Она прикусила нижнюю губу, посмотрела на свои руки.
– Это правда.
– Как ты думаешь, где он сейчас может быть?
– Один раз он отсиживался на конспиративной квартире неподалеку от университета. Я несколько раз приезжала к воротам кампуса. Бродила вокруг, заглядывала в кофейни, книжные лавки, высматривала его. Но сейчас я просто боюсь ехать его искать.
– Почему?
– Он взял с меня слово, что я не стану этого делать. Сказал, что за мной наверняка следит САВАК
[48] – или будет следить, это вопрос времени.
САВАК. Тайная полиция шаха. Я слышала, город кишит ее агентами, осведомителями, их тысячи, целая сеть, и они столь же безжалостны, сколь незаметны.
– Думаешь, за тобой правда следят?
Она беспомощно качнула головой.
– Иногда мне кажется, что да, мне повсюду мерещится слежка, и на улицах Тегерана, и даже здесь, в полях вокруг дома, но потом я думаю: показалось, там никого нет, я просто схожу с ума… – Она осеклась, испуганно округлила глаза.
– Но без паспорта и без денег ему не выбраться из страны, так?
– Так.
– Тогда я поеду к нему, – заявила я.
Я толком не знала, что натворил Рахим и в чем его обвиняют, но я видела, как его отсутствие влияет на Лейлу, как ей страшно, в каком она отчаянии. Если мне удастся выяснить, что ее брат жив, возможно, она хоть немного успокоится. Я стольким ей обязана – и вот наконец могу помочь.
Наутро лил дождь, и по улицам текли потоки воды из старых арыков. Я оставила машину в нескольких кварталах от университета. Посидела, слушая, как дождь барабанит по ветровому стеклу, успокаивая мне нервы. Мы с Лейлой несколько раз проговорили, что я должна сделать. Никто не должен увидеть мою машину и догадаться, что я знакома с Рахимом. Мне нужно действовать быстро, а если меня остановят и спросят, что я здесь делаю, скажу, что приехала проведать двоюродного брата. Один из моих двоюродных братьев и правда учился в университете. Я не видела его много лет, но все-таки это уже что-то, хоть какая-то зацепка. И предлог.
Я накинула на голову темно-синий платок, завязала его под подбородком, натянула просторный черный плащ, купленный Лейлой у одной из ее служанок. Выйдя из машины, я подняла над головой зонт, прикрывая лицо.
Университетский квартал обычно гудел как улей: сплошь густонаселенные улочки, закоулки, переулки. Было воскресенье, издательства и книжные лавки пустовали, но кое-где в кофейнях сидели студенты – парами, группками – в облаках табачного дыма.
Я перешла через дорогу, миновала высокий зонт, одиноко торчавший возле кафе, нырнула в переулок и угодила в лужу по щиколотку, промочив и туфли, и чулки. Ветер трепал мой зонтик, ткань парусила и хлопала. Я пыталась с ним совладать, как вдруг заметила на другой стороне переулка мужчину в длинном черном плаще: мужчина стоял и смотрел на меня. Мне показалось, что я уже видела его возле университетских ворот. Мужчина буравил меня глазами и вдруг направился ко мне.
