– У неё мокрые волосы! – вскричал он. – Она утонула?
Паула чуть ли не с восхищением наблюдала за Кассиненом, который стоял у надгробия. Плавно, словно в замедленной съёмке, с видом артиста перформанса он повернулся к споту и посмотрел на него так, будто тот зажёгся только что.
– Её утопили в контейнере!
Кассинен перевёл взгляд на Паулу, ища подтверждения своей догадке. В его глазах загорелась зависть.
– Это так?
Паула развела руками, давая понять, что не в праве больше ничего рассказывать.
– Мне нужен этот контейнер. Именно этот, – взволнованно произнёс Кассинен.
– Это место преступления, – возразила Паула.
– Но ведь когда следствие закончится, он вам больше не понадобится.
– Зачем он вам? Фонд наверняка подыщет другой – в котором никто не умер.
– Мне нужен именно этот. И именно поэтому. Контейнер, в котором погибла африканская женщина.
– Как я уже сказала, у вас нет причин полагать, что она из Африки. Она вполне могла родиться в Финляндии.
Кассинен снова взглянул на неё. Он выглядел уязвлённым. В ответ Паула посмотрела так, что никому и в голову бы не пришло спорить с ней дальше.
На улице Паула протянула Ренко визитку Кассинена. Она не пошла сразу к машине, а вышла из тени здания, как будто после этой встречи ей нужен был свет. Между лего-зданий дул тёплый морской ветер.
– Грёбаный расхититель гробниц, – вырвалось у неё. Некоторое время Паула стояла, глядя на залив.
– Как ни странно, в его словах есть логика, – заметил Ренко. – И её больше, чем было до сих пор в этом деле.
17
Бывший мидовский чиновник Пертти Карвонен сидел на палубе десятиметровой яхты у причала Мустиккамаа. Завидев Хартикайнена, он поднялся и радостно помахал рукой.
– Ворота открыты!
Хартикайнен вошёл через сетчатые ворота на пирс, и его тут же кольнула зависть. Арья не хотела лодку, а после развода у Хартикайнена уже не хватало на неё денег.
Карвонен был пенсионером, старше него лет на десять. Они дружили семьями уже пятнадцать лет, с тех времён, когда дети были поменьше, а жёны – поласковее.
Потом Арья охладела к Хартикайнену, а как протекала семейная жизнь у Карвоненов, он не интересовался. По мере взросления детей они общались всё меньше, а с тех пор, как Арья ушла с госслужбы в бизнес, перестали видеться вовсе.
– Погодка хороша! – заметил Карвонен, в то время как Хартикайнен со знанием дела рассматривал яхту.
– Для морской прогулки в самый раз. Когда приобрёл?
– Прошлым летом. Мужику на пенсии тоже нужны игрушки.
– Жена довольна?
– У жены сад, у меня лодка. Так и живём. Виски?
– Нет, спасибо, – ответил Хартикайнен и поднялся по трапу на палубу.
Карвонен спустился в каюту и вернулся с банкой колы, в то время как Хартикайнен осторожно пробирался на корму.
– Здорово, что позвонил, пусть и по рабочему вопросу, – сказал Карвонен. – Как поживает Арья?
– Мы развелись. Не знал?
– Нет. Сочувствую.
– Да не переживай.
Карвонен смущённо отпил из своего стакана. Солнце обжигало Хартикайнену лысеющую макушку. На палубе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, но упоминание о разводе, казалось, несколько охладило атмосферу.
– Ну так вот, я по поводу Лехмусоя, – перешёл к делу Хартикайнен.
– Так, – по лицу Карвонена стало ясно: он рад, что Хартикайнен не стал вдаваться в подробности об Арье. – В 1998-м на «Лехмус» подали заявление в связи с нецелевым расходованием средств. Я сейчас проверил – расследование даже толком не началось. Заявление подал я, собственной персоной, – не без гордости добавил Карвонен. – Но Лехмусоя выкрутился.
– Выкрутился?
– Настоял на том, что это была ошибка в бухгалтерии, и такое объяснение устроило всех наверху. Но если бы спросили меня, то я бы ответил: ферма куплена на деньги финского государства. И наверняка не только она.
– Что за ферма?
– Точно, ты же не знаешь предысторию. Стоит начать издалека. Разумеется, тебе известно, что Ханнес Лехмусоя занимался бизнесом ещё в восьмидесятые. Земляные работы, аренда контейнеров, строительство…
– И пара сомнительных делишек…
– Совершенно верно, пара сомнительных делишек. Но не прошло и десяти лет, как мелкий предприниматель возглавил большой концерн. Возникает вопрос: что произошло?
– И что же?
– Война.
– Какая война? Восьмидесятые… Афганистан?
Карвонен загадочно улыбнулся и снова принял самодовольный вид – предположение Хартикайнена показалось ему наивным.
– Нет, Намибия. Затяжная гражданская война, которая завершилась лишь в 1988-м, с выводом южноафриканских войск. А что происходит всякий раз, когда войны заканчиваются? – вопрос явно был риторическим, так что Хартикайнен даже не пытался ответить.
– Начинается восстановление. К тому же Намибия ещё пару лет после этого шла к независимости. А такая обстановка открывает простор для всяческих балаболов.
– Таких, как Ханнес Лехмусоя?
– Бинго! – воскликнул Карвонен.
Сначала «Лехмус» включился в портовое строительство в Уолфиш-Бей, потом в проекты по развитию. Один коллега Карвонена как-то летал в Намибию, чтобы ознакомиться с деятельностью финских компаний, и Лехмусоя принял его на своей ферме. Вернувшись в Финляндию, коллега навёл справки и выяснил, что участок имеет отношение к какому-то проекту с государственным финансированием.
– И проект этот совершенно не подразумевал, что новоявленный патрон будет использовать участок как собственные угодья, – сказал Карвонен.
– И при этом Ханнесу удалось отвертеться?
– Да. У него был отличный юрист.
– Это совершенно не вяжется с образом Ханнеса Лехмусоя из некролога, – заметил Хартикайнен.
– Просто он увёз свою жадность в другую страну. А что – весьма ходовой экспортный продукт!
– Неплохо подсуетился, – заметил Хартикайнен и зажмурился – солнце било в глаза, отражаясь от иллюминатора соседней яхты.
Он полез за тёмными очками, но карман оказался пуст – очки Ray-Ban в чехле лежали на столе.
– Финн никогда не заметит подвоха от соотечественника, – произнёс Карвонен. – Я не устану это повторять.
18
Паула заглушила машину и теперь тишину нарушал лишь нескончаемый монолог Ренко – на сей раз посвященный концептуальному искусству. За короткую поездку он успел провести параллель между контейнером Паавали Кассинена и писсуаром Марселя Дюшана
[14].
