Рауха Калондо купила книгу и не успела её открыть – эта деталь впечатлила Паулу.
На столе лежали паспорт и другие документы. Паула открыла паспорт с уже знакомой фотографией – такая же висела в отделе, в комнате для совещаний.
– Паула, – негромко позвал Медведь из ванной, – подойди.
Волнение в его голосе тут же передалось Пауле, хоть она пока и не знала, в чём дело. Медведь посторонился, пропуская её. Паула с порога окинула взглядом ярко освещённое помещение. Душем не пользовались – везде, в том числе и на полу, было абсолютно сухо. У раковины лежало полотенце. Рядом – большая кожаная косметичка и стакан с зубной щёткой и пастой. На дне стакана – капля воды.
Рауха Калондо зашла сюда только для того, чтобы разобрать косметичку, почистить зубы и накраситься – хотя, по словам сотрудницы отеля, выглядела уставшей.
– Загляни в боковое отделение, – сказал Медведь. – Оно было открыто.
Кармашек косметички действительно оказался расстёгнут, и в нём лежал лишь один предмет – маленькая фотография в рамке.
Фото было чёрно-белое и совсем крошечное – возможно, сделанное в фотокабине. На нём была молодая женщина с младенцем: они прижимались друг к другу щеками.
Паула снова открыла паспорт и сравнила фото Раухи с изображением в рамке. Это явно была Калондо – если только у неё нет сестры-двойняшки. И вряд ли здесь запечатлена маленькая Рауха с матерью – фотография была не настолько старой.
Паула протянула находку Медведю, и тот засунул её в полиэтиленовый пакетик. Погасив свет в ванной, она вернулась в комнату и положила паспорт на стол – вот-вот должны были подъехать криминалисты.
Затем она взглянула на бумаги на столе. Сверху лежали распечатанные билеты, и на одном из них была надпись шариковой ручкой. Адрес резиденции «Лехмуса». Рауха Калондо записала адрес того места, где её жизнь оборвалась.
Снизу оказался файл с документом, который выглядел куда более старым.
Краткий документ на английском языке, набранный на печатной машинке, – всего десяток строк. Паула быстро пробежалась по тексту. Понять получилось далеко не всё, но суть оказалась ясна уже с первых строк.
Однако самое интересное обнаружилось в конце – подпись, размашистый росчерк, говоривший о том, что человек привык подписывать документы. Если бы не расшифровка, его имя можно было бы только угадать.
Но делать это не пришлось – под росчерком было напечатано: Ханнес Лехмусоя.
4
С севера приближается циклон. Грозовой фронт прошёл над Анголой и теперь движется к тропику Козерога.
За солончаком виднеется озеро с розовыми фламинго – Юхана привёз меня сюда, чтобы показать их.
На обратном пути мы останавливаемся у реки. Ещё недавно это было сухое русло с потрескавшейся глиной, а теперь тут день-два будет бурлить вода – пока снова не начнётся засуха.
Дожди здесь никогда не моросят – они ударяют свирепым, разрушительным потоком. Но за разрушением всегда следует возрождение. Ливни увлажняют почву, и после них пурпурные цветы саванны купаются в лучах солнца. Они прорастают из земли, которая всего мгновение назад казалась мёртвой.
После дождя воздух насыщен кислородом, дышать становится легко. Я стою на террасе и слушаю щебет: птицы свили гнездо на кирпичном выступе под крышей, в тени. Птенцы уже выглядывают из своего жилища, а совсем скоро сделают и первые робкие взмахи крыльями.
Один птенчик выпадает из гнезда.
Не умея летать, он беспомощно трепыхается на кафельном полу. Я собираюсь поднять его и положить туда, где жалобно попискивают его братишки и сестрёнки. Вдруг кто-то крепко сжимает моё плечо.
Это Ханнес.
У него на руках лысая кошка, которая мне никогда не нравилась. Она хочет вырваться, он прижимает её к груди, держит чуть ли не под мышкой. Его согнутая рука напряжена. Я замираю.
Ханнес присаживается на корточки и отпускает кошку. Та подкрадывается к птенцу. Птица-мать тщетно пытается налететь сверху, но затем вспархивает на ветку. Кошка застывает, готовясь к прыжку. Она похожа на леопарда в саванне. Животное ничего не может поделать со своей природой.
Она бросается – и вот птенец уже мёртв. Быть может, он умер за мгновение до броска, быть может, его сердце не выдержало страха. Я хочу надеяться, что так и было. Что он не страдал.
Кошка играется с трупиком птенца. Ханнес с увлечением, почти возбуждённо смотрит на это. Дыхание его учащается. Наконец он делает шаг, чтобы прекратить игру, и легонько пинает животное в бок. И ещё – пока кошка не оставит добычу в покое.
Ханнес поднимает с пола безжизненное тельце и, держа за лапки, протягивает мне.
– Иди закопай его, – говорит он.
И это не просьба.
Это приказ.
Я беру птенца. Смотрю на Ханнеса. У него усталый, меланхоличный вид. Я узнаю это выражение лица, и мне становится не по себе. Так он делается похож на Юхану.
Post coitum omne animal triste est. Всякое животное печально после соития. Кроме петуха.
Такой же печальный, пустой взгляд былу Юханы, когда он, тяжело дыша, слезал с меня и валился рядом. А раньше мне казалось, что Юхана – самый что ни на есть петух.
Я иду к сараю, прижимая к себе птенчика так же, как Ханнес кошку. У двери стоит старый садовник. Он горбится, хоть и воображает, что держится прямо. Протягивает худую руку, хочет принять у меня птенца, но я качаю головой и прошу дать лопату.
Я несу мёртвого птенчика к краю пустыни. С камня за мной почтительно наблюдает огромная ящерица. У последнего тамариска я выкапываю ямку, опускаю в неё птенца и, засыпая его песком, молюсь про себя. Могила останется без креста, но я запомню это место, запомню дерево. Я смотрю на пустыню и вижу мираж – пурпурное море цветов.
5
Найденный в номере Раухи документ прикрепили к стене рядом с фотографией. Хартикайнен изучал его, склонив голову.
– Later referred to as Ms. Kalondo… I hereby pass Tamarix, – читал он вслух. – And all mov… чёрт, moveable property in the farm
[19].
– Тебе это о чём-нибудь говорит? – спросила Паула. Она вчитывалась в текст, стоя рядом, хотя по дороге сюда успела перечитать его раз пятнадцать.
– In the farm
[20], – повторил Хартикайнен и сел за стол. – Говорит, и о многом. Если я правильно понимаю, этим документом Ханнес Лехмусоя передаёт Раухе Калондо свою ферму в Намибии. А это означает, что у Юханы и Элины был двойной мотив, – если Джерри сын Раухи, что, я уверен, скоро подтвердится. Впрочем, завещание выглядит так, что суд его не примет. И потом, пока неясно, кто владеет фермой на самом деле.
