ТУМ.
ТУМ.
6
– Шеф говорит, спецназ уже выехал, – сказал Медведь, закончив говорить по телефону. – До Паулы я не дозвонился.
«Неужто "медведи"?» – недоверчиво прошептал Ренко и покосился на Кассинена: не услышал ли. Но художник снова витал где-то в облаках – или по крайней мере притворялся, что витает.
Медведь вернулся в галерею. Ренко взглянул на Будду-Кассинена, который еле сдерживал улыбку, и тоже зашёл внутрь.
Там он помимо Медведя застал лишь Эллу, которая устанавливала освещение вокруг какого-то цилиндрического творения художника.
– Май Ринне здесь? – спросил Медведь.
– Кажется, во дворе, – ответила Элла.
Медведь жестом показал Ренко, что пойдёт искать Ринне. Элла, присев на корточки, переставляла светильники на полу. Что-то в её облике и движениях привлекло внимание Ренко: они показались ему знакомыми.
Он тут же сообразил, в чём дело.
Элла жизнерадостно поздоровалась, но затем, как по волшебству, посерьёзнела, и стало казаться, что она вот-вот расплачется.
– Не могу ни на чём сосредоточиться. Всё время думаю о Джерри, – сказала она плаксиво и оперлась на пол.
– Всё образуется, Джерри наверняка найдётся, – попытался успокоить её Ренко.
– Да, – вздохнула Элла, повернулась к конструкции и подвинула светильник сантиметров на десять вправо.
– Это ты была на записи с камеры, – произнёс Ренко как можно дружелюбнее.
Элла замерла.
– Я тебя узнал, – добавил Ренко и умолк, ожидая реакции.
Элла медленно поднялась с пола. Плечи её затряслись, но это выглядело притворством.
– Зачем ты это сделала?
Элла обернулась и скрестила руки на груди. Глаза её были сухими. Она явно понимала, что не вызывает никакого сочувствия, несмотря на дружелюбный тон полицейского.
– Как-то само собой получилось, – сказала Элла. – Я подумала, что так мы прославимся, ведь теперь полиция торчит здесь безвылазно.
Элла произнесла это совершенно буднично, как будто разбитое окно и краска из баллончика – часть обычной маркетинговой стратегии.
– А остальные случаи – твоих рук дело?
– Нет. Нас нещадно терроризировали с самого начала. И я решила: почему бы не извлечь из этого выгоду?
Воспользоваться бесплатным пиаром, который нам устраивают эти придурки, – вспыхнула Элла, но тут же испуганно добавила: – Мне что-то за это будет?
– Зависит от твоего отца. Или от Кассинена – уж он-то наверняка представит это как перформанс, который сам же и срежиссировал, – ухмыльнулся Ренко.
Элла слабо улыбнулась, и Ренко увидел, что на глазах у неё выступили настоящие слёзы – признак невольного облегчения.
В комнате появилась Май Ринне и, увидев плачущую Эллу, обняла её – подумала, что это слёзы из-за Джерри. Элла умоляюще посмотрела на Ренко, и тот жестом закрыл рот на воображаемую молнию. Необходимость разбираться с её выходкой отпала.
– Это ужасно, – Май отстранилась от Эллы, однако продолжала держать её за плечо. – Но мы пытаемся работать, что ещё остаётся…
– Конечно, – сказал Ренко. – Поисками Джерри сейчас занимается вся полиция города.
Элла вновь склонилась над светильниками. Май жестом попросила Ренко выйти вслед за ней.
– Я не хотела спрашивать при Элле, но как дела обстоят на самом деле? – спросила она уже на улице.
– В общем-то, как я и сказал – вся полиция ищет Джерри.
– Кроме вас, – с укором заметила Май.
– Я тоже ищу. Когда вы видели Джерри в последний раз?
– Я? Могу ошибаться, но, кажется, несколько недель назад, когда была в гостях у Элины.
– Вы хорошо знаете Ритву Каакко?
– Риту? Мы давние подружки. А что?
– Она совершенно повёрнута на этих контейнерах.
Май с усмешкой взглянула на Кассинена: тот разлёгся на асфальте так, что голова его оказалась в контейнере.
– Вот вам ещё один повёрнутый. Давай, Паавали, поднимайся.
К удивлению Ренко, Кассинен послушно вскочил на ноги.
– Он само совершенство, – сказал Кассинен. – Лучше, чем предыдущий. Хотя я бы, конечно, предпочёл тот: ведь он участвовал в таких событиях…
– Вы хотели сказать – в убийстве, – заметил Ренко.
Кассинен недовольно угукнул – с таким видом, будто Ренко в силу своей недалёкости обращает внимание на второстепенные факты и не замечает главного. Затем отступил от контейнера и стал рассматривать его, склонив голову набок.
– Я всё время думаю о том, какая это всё-таки инсталляция… Ну, как бы инсталляция, – произнёс Кассинен. – Понимаю, для вас это звучит ужасно, но мысль о том, что человек, этот хрупкий живой организм, колышется в водах внутри контейнера, как какой-нибудь… как…
– Эмбрион, – подсказал Ренко.
– Господи! – возбуждённо воскликнул Кассинен. – Именно!
– Угомонись, – сказала Май.
– Как эмбрион, – медленно повторил Кассинен. – А это, – он шагнул внутрь контейнера и затем вернулся, держа в руках шланг, – это же пуповина!
– Хорошо, что вы не журналист, – пробормотала Май.
– Длинноватая пуповина, под сотню метров, – заметил Ренко.
– Да нет, вроде покороче будет, – Кассинен измерил шланг взглядом.
– Там, у резиденции, была девяностометровая.
– Какая длинная! – изумился Кассинен.
– Ренко!
Голос Медведя раздался откуда-то из глубины галереи. На зов устремились и Ренко, и Май. Элла тоже прошла за ними в дальний зал.
Стоя перед коллажем, Медведь, словно экскурсовод, показывал на него пальцем.
А точнее – на фото молодой Раухи Калондо с ребёнком на руках. Над изображением чёрной тушью были выведены два слова: GO HOME
[31].
Ренко вопросительно взглянул на Эллу. Та замотала головой. Она была совершенно потрясена.
– Это не я. Правда, не я.
7
Паула осторожно обошла контейнер спереди. Двери были приоткрыты. Стук прекратился, и теперь изнутри приглушённо доносились ругательства.
Голос принадлежал Ритве Каакко.
– Полиция! – крикнула Паула. – Выходите!
Она отступила за угол контейнера и слушала, как спотыкающиеся шаги приближаются к выходу. Из проёма высунулась взъерошенная голова Ритвы.
– Сдаюсь, – жалобно пролепетала Каакко.
