— Не сегодня, дедуля! — громко говорит Виктория. — Проклятие! Ни на минуту ни дают покоя, — бормочет она, снова поворачиваясь к столу.
— Неправильно это, — продолжает Бероника. — Она взбудоражила моего клиента. Он пришел в дурное настроение и был груб.
— А я думаю, она храбрая, — говорит Дидона.
— Храбрая? — переспрашивает Виктория. — Она дикарка.
— Пожалуйста, не называй ее так только из-за того, что она не говорит по-латыни, — просит Амара. — Я согласна с Дидоной. Не будь мы такими трусихами, мы вели бы себя так же.
— Если ты ею настолько восхищаешься, почему бы тебе не научить ее латыни? — спрашивает Виктория. — Нет в этом ничего храброго. Это глупо. Видела ее синяки? Какой смысл бороться, если ты обречена на поражение?
— Это и значит быть смелой.
— Ой, да пошла ты знаешь куда?! — говорит Виктория. — Если ты не понимаешь, какие неприятности она нам причиняет, то только потому, что вечно пропадаешь на своих роскошных пирах. Разумеется, тебе нет дела, если из-за нее достанется нам, ведь тебя-то рядом не будет!
Амара встает из-за стола, забрав с собой ломоть хлеба и сыр. Она была в скверном настроении еще до этого разговора и боится потерять самообладание.
— Куда это ты собралась? — раздраженно и в то же время примирительно спрашивает Виктория.
— Попробую научить Британнику латыни.
Амара сердито возвращается в лупанарий и едва не сталкивается на тротуаре с Никандром, идущим в «Воробья» с полным ведром воды.
— Осторожно! — говорит он.
Она виновато вскидывает ладони, но не останавливается поболтать. Взглянув на него, Амара снова вспоминает Менандра. В отличие от нее, Дидона не позволила своим чувствам пустить корни в иссохшей почве, где гибнет все живое. Возможно, она была права.
Утомленный Трасо, всю ночь охранявший лупанарий, по-прежнему стоит на дверях. При виде Амары он даже не шевелится, чтобы ее пропустить, и ей приходится протиснуться мимо него.
— Где Кресса?
— Ей нехорошо, — не поднимая глаз, отвечает подметающая коридор Фабия. — Ее тошнит.
Из латрины доносятся звуки рвоты.
Амара спешит в конец коридора.
— Кресса! С тобой все в порядке?
Из латрины, держась за стену, выходит бледная Кресса с потемневшими от горя глазами. При мысли о том, что сейчас переживает подруга, Амару и саму начинает мутить.
— Тебе надо поесть, — тихо говорит она. — Это поможет. Остальные еще в «Воробье».
Кресса качает головой.
— Ничего не поможет.
— Прошу тебя, съешь хоть что-нибудь. Это поможет унять тошноту.
— А как же Британника?
— Я за ней присмотрю.
— Правда? — с облегчением переспрашивает Кресса. — Будь к ней добра, ладно? Обещаешь?
Амара кивает, растрогавшись тому, что Кресса, как всегда, первым делом думает о других.
— Она в моей кубикуле. Я как раз собиралась помочь ей помыться. — Кресса хочет пройти мимо, но Амара ловит ее за руку.
— Возможно, я могу помочь тебе? — тихо спрашивает она.
Кресса опускает взгляд, словно доброта Амары ей невыносима.
— Мне никто не поможет.
Она огибает Фабию и торопливо выходит из лупанария. После этого старуха оборачивается на Амару и качает головой.
При виде Амары сидящая на кровати Британника вздрагивает и подтягивает к себе ноги. Она кажется скорее настороженной, чем испуганной. На ее бледных руках темнеют синяки, среди которых — следы пальцев удерживавших ее мужчин. Лицо ее испачкано запекшейся кровью. «Трусы», — думает Амара.
Она улыбается Британнике, показывая на себя.
— Амара. Я Амара. Подруга Крессы.
— Кресса? — Британника смотрит через плечо Амары, очевидно, надеясь на появление своей любимицы.
Амара наклоняется и кладет на кровать хлеб и сыр.
— Для тебя. Кресса скоро вернется.
Британника, никак не выказав благодарность, принимает еду. Дождавшись, пока она доест, Амара терпеливо называет все предметы в кубикуле, после чего спрашивает у Британники, можно ли ее умыть.
— Вода, — говорит она, показывая на кувшин. Она опускает в него ладонь и демонстрирует Британнике стекающие с пальцев капли. — Вода. Теперь ты скажи. Вода.
В ответ чужеземка обрушивает поток слов на своем грубом языке. Ее лицо выражает крайнее напряжение. Она яростно жестикулирует, но, хотя Амаре становится не по себе от ее невразумительной тирады, она полагает, что гнев девушки направлен не на нее. Амара снова тянется к кувшину, и Британника крепко, как мужчина, хватает ее за руку. Неотрывно глядя на Амару, она раз за разом повторяет одно и то же незнакомое ей слово, тщетно пытаясь объясниться. Наконец Британника отпускает ее запястье и в отчаянии бросается на кровать.
— Я знаю. Я тоже хочу их убить, — произносит Амара. — Но ничего не выйдет. У нас нет выбора.
Британника неподвижно лежит лицом к стене. Когда Амара начинает ее умывать, она не сопротивляется, но и не пытается ей помочь.
— У тебя на голове колтун, — замечает Амара. — Можно я расчешу тебе волосы?
Приняв ее молчание за согласие, она берет с полки Крессы расческу.
— Рыжие, — говорит она, пытаясь причесать свалявшиеся космы Британники. — Твои волосы рыжие.
Амара никогда еще не видела таких волос. Она представляет, как они пылали под июльским солнцем, когда белокожая Британника обнаженной стояла на невольничьем рынке. Очевидно, Феликсу захотелось иметь экзотическую рабыню, и его нисколько не заботило, что она не может говорить.
— Проклятый осел, — бормочет она себе под нос.
Британнике наверняка больно, когда Амара пытается распутать ее космы, но она сидит не дергаясь. Амара отрешается от внешнего мира, сосредоточенно расчесывая ее волосы, как вдруг от входа доносится голос Феликса, обращающегося к Трасо. Все ее чувства тревожно обостряются.
Кто-то переступает через порог лупанария. Британника резко разворачивается и кричит что-то Амаре. Ее крик больше походит на приказ, чем на предостережение, но Амара понятия не имеет, чего от нее хочет эта иноземка.
— Неужто дружбу завели?
Феликс стоит в дверном проеме, глядя на них. Британника подбирается, словно тигрица на арене, оскаливает на Феликса зубы и шипит. Амара поневоле вспоминает, как обзывала эту строптивицу Виктория: «Дикарка».
Хозяин невозмутимо достает из туники ножик и разглядывает его, словно проверяя на чистоту. Британника перестает шипеть и наблюдает за ним бешено раскрытыми глазами. Феликс небрежно, без особой угрозы взмахивает ножом.
— Что, не нравится?
