Укладка волос вызывает куда более успокаивающие ощущения. Снова одевшись, Амара в сопровождении другой прислужницы переходит в комнату попрохладнее и садится в кресло. Парикмахерша кладет щипцы в жаровню.
— Довольно, — говорит Амара, глядя на рдеющие угли. — Мои волосы кудрявы от природы, мне нужна только укладка.
«Еще не хватало, чтобы ты мне их сожгла», — мысленно добавляет она.
— Для какого случая?
— Хочу произвести впечатление на мужчину.
— Полагаю, речь не о муже?
— Нет.
Парикмахерша ухмыляется, хотя профессию Амары легко можно угадать и по тоге. Пока та собирает ее волосы в высокую прическу с ниспадающими на плечи кудрявыми локонами, Амара пытается угадать, какой ее желал бы видеть Руфус. Хочет ли он узнать ее по-настоящему, готов ли принять ее взволнованной, даже застенчивой или ожидает, что она станет расточать ему ласки с бесстыдством куртизанки? Как жаль, что нельзя обратиться за советом к Виктории.
— Хоть сейчас на ложе к императору, — восхищается парикмахерша, закончив. — Извиняюсь за выражение.
Амара со смехом благодарит ее и выскальзывает на улицу, не обращая внимания на свистки мужчин, околачивающихся у входа в термы. Это излюбленное место сбора проституток. Возможно, сегодня здесь успели побывать и ее подруги.
По пути домой ее искушает запах жарящейся уличной еды, но она идет мимо. Вечером она поест бесплатно, а деньги любят счет. Парис открывает ей дверь с таким лицом, будто она сделала прическу с единственной целью досадить ему.
— Тебя вызывает хозяин, — говорит он, сразу же повернувшись к ней спиной.
Амара поднимается по лестнице, гадая, что понадобилось от нее Феликсу, но, когда она входит в кабинет, он лишь нетерпеливо показывает ей на стопку табличек на ее столе. Она садится за работу. Вскоре появляется один из его клиентов по имени Кедр. Обсудив ссуду, они болтают о делах и невыносимом летнем пекле. Феликс, по обыкновению, предлагает сделать Кедру скидку в борделе, если он возьмет ссуду на более крупную сумму, и тот разворачивается, чтобы взглянуть на Амару.
— А она тоже?.. — спрашивает он.
— Да, но ее надо заказывать заблаговременно. И стоит она подороже.
— Разумно, — говорит Кедр. — На твоем месте я бы тоже приберег ее для себя.
— Из остальных женщин могу порекомендовать Викторию, — отвечает Феликс.
— У тебя все шлюхи умеют вести счета? — насмешливо спрашивает Кедр.
— Только эта. Она дочь врача.
— Значит, ты сделал выгодную инвестицию, — с новым уважением говорит Кедр. — Может, у тебя еще и девственницы найдутся?
Вспомнив, как Дидона мучительно расставалась с невинностью в этом месте, Амара так сильно вдавливает стилус в воск, что он едва не ломается в ее руке.
Феликс качает головой, и мужчины переключаются на другие вопросы. Уходя, Кедр не удостаивает ее взглядом и, кажется, даже не помнит о ее существовании.
— Больше так не делай, — говорит Феликс, оставшись с ней наедине.
— Не делать чего?
— Не слушай.
Амара с трудом удерживается от возражений.
— Не помню, чтобы я говорила тебе, что мой отец врач.
— Это было после того, как я тебя купил, — отвечает он. — Я накормил вас с Дидоной фигами, и ты рассказала мне, что была любимицей отца. Я спросил, чем он занимался.
Воспоминание обжигает Амару, подобно раскаленному полу в термах. Как наивна она была, позволив Феликсу одурачить себя улыбками, нежными прикосновениями и угощением! «Мой новый хозяин добр», — подумала она тогда.
Она пожимает плечами.
— Я такого не помню.
Остаток дня Амара работает молча, не поднимая головы, когда мимо проходит череда клиентов. Она изображает равнодушие, даже когда один из них слезно умоляет Феликса дать ему еще немного времени, но на самом деле вопреки приказу хозяина с ненавистью прислушивается к каждому его слову. Наконец входит Парис, чтобы сообщить им, что внизу дожидается раб Руфуса Филос. Отпустив Париса, Феликс приближается к ней и смотрит, как она складывает таблички.
Дождавшись, пока она закончит, он протягивает ей одно из платьев, подаренных Плинием, и, не отодвигаясь, наблюдает за ее переодеванием. Амара неуклюже от волнения возится с брошью. Феликс, сосредоточенно нахмурившись, придерживает ткань и помогает ей застегнуться. Должно быть, так мужья одевают любимых супруг. Одевшись, она поворачивается, чтобы уйти, но он ловит ее за запястье и притягивает к себе. Иллюзия близости развеивается как дым.
— Помни, что бывает с теми, кто меня предает, — говорит он и, отпустив ее руку, не оглядываясь возвращается к своему столу.
Глава 30
Кто не видел Венеру кисти Апеллеса, пусть взглянет на мою любимую — она столь же прекрасна.
Помпейское граффити
Ресторан, выбранный Руфусом, оказывается шикарным для Амары, но простоватым для него самого. Должно быть, ужин в злачном, по его меркам, месте его приятно будоражит. Все, кто что-либо из себя представляет, едят дома, наслаждаясь роскошью своих особняков, однако Амара чувствует себя на верху блаженства. Их сажают на террасе с видом на позолоченные закатным солнцем глиняные крыши, за которыми темной тенью высится островерхая гора. Над их головами свисают изящные светильники, увитые лозами и отягощенные созревающим виноградом.
Руфус делает заказ, и она робко ковыряет ложкой в блюде из морских ежей, стараясь не испачкаться с ног до головы.
— Я подумал, что на следующей неделе мы могли бы снова сходить в театр, — говорит он, заливая блюдо рыбным соусом. — Дают одну из моих любимых пьес. Играет замечательная труппа из самого Рима. Мне очень интересно увидеть эту постановку.
— Было бы чудесно, — говорит она, с облегчением услышав, что он уже планирует их следующую встречу. — Ты когда-нибудь бывал в Риме?
— Нет. Я никогда не путешествовал дальше Мизена, где, между прочим, гостил у адмирала. У него там прекрасный дом.
Амара улыбается. Ей не хочется вспоминать, что не так давно она надеялась поселиться на вилле Плиния.
— Я бы с удовольствием увидел Грецию, — продолжает он. — Многие из наших пьес основаны на пьесах, когда-то написанных вашими поэтами. Ты бывала когда-нибудь в Афинах?
Не может же она признаться ему, что получила незабываемые воспоминания об этом городе, будучи в нем проездом по пути на рабский причал.
— К сожалению, нет. Единственное место, которое мне знакомо, — это мой родной город Афидна. Думаю, тебе бы понравилась наша статуя Елены Троянской.
Руфус целует ей руку.
— Уверен, что она не настолько прекрасна, как ты.
