Время ползет томительно медленно, и Амара чувствует себя призраком. Ладонь Феликса — единственное, что физически связывает ее с действительностью. Памятуя его слова о демонстрации товара, она не смеет забыться дремотой. Время от времени она ловит взгляд кого-нибудь из мужчин и многозначительно указывает глазами на Феликса, напоминая им, кто она такая и что они могут получить.
Когда Феликс наконец встает и рывком поднимает ее на ноги, Амара едва не плачет от облегчения. Двое мужчин, кое-как держащихся на ногах, возвращаются в бордель вместе с ними, решив воспользоваться предложенной Феликсом скидкой. Ей жаль девушек, которым придется их ублажать. Она с облегчением смотрит, как бандиты удаляются по темному коридору лупанария, зная, что они идут не к ней. Усталость притупила в ней чувство вины. Она вслед за Феликсом поднимается в его относительно безопасные покои.
На верху лестницы он берет Амару за запястье и, смерив оценивающим взглядом, отпускает.
— Пришли мне Париса, — говорит он и уходит.
Она спешит в чулан и легонько подталкивает ногой спящего Париса.
— Вставай. Тебя вызывает Феликс.
Парис по-кошачьи подпрыгивает, сбросив с себя покрывало.
— Сейчас? — невнятно переспрашивает он. — Хозяин вызывает меня прямо сейчас?
— Прости, но так он сказал, — отвечает она, направляясь в свой угол.
Парис издает придушенный всхлип, полный отчаяния, и выскальзывает за дверь. Амара провожает его взглядом, не испытывая ничего, кроме облегчения, что не оказалась на его месте, и засыпает, едва коснувшись головой бугристого мешка фасоли.
Она просыпается от ощущения, что кто-то склонился над ней, и, открыв глаза, видит Париса, нагнувшегося к самому ее лицу.
— Пора в лупанарий, сука, — шепчет он.
— Отойди от меня! — Амара отталкивает его, и он с глухим стуком приземляется на спину. — Что на тебя нашло?
Парис отряхивается, сердясь, что оказался в глупом положении.
— Это ты виновата в том, что случилось ночью, — злобно оскаливается он. — Почему ты не могла ублажить Феликса? Ты все равно не спала. И тебе это ничего не стоит. Ничего. — Его голос становится пронзительным. — Ты ведь здесь только для этого, а больше от тебя нет никакой пользы!
Парис умолкает, пытаясь овладеть собой. Его глаза полны слез, впалая грудь тяжело вздымается. Амара думает обо всех муках, выпавших на долю этого мальчишки. Бедняга вырос в лупанарии, со страхом наблюдая, как обращаются с его матерью, а затем и сам сделался предметом похоти. Другие мужчины — даже Галлий, чьего уважения он так отчаянно добивается, — обливают его презрением.
— Мне жаль, что он причинил тебе боль, — ровным голосом отвечает Амара, не желая еще больше унижать его своим сочувствием. — Но ты сам знаешь, что это не моя вина. Феликсу никто не указ.
— Признайся, он ведь даже не трахает тебя, когда вызывает в кабинет? — Приняв ее молчание за согласие, Парис от досады пинает стену. — Все эти годы я мечтал, чтобы он доверил мне дела, а он взял и предпочел тебя. Как будто это я женщина. — Парис выплевывает слово «женщина» брезгливо, словно ругательство, оскверняющее его рот.
Амара не возражает, что Парис был бы не слишком полезен Феликсу со счетами, ведь он даже не умеет читать.
— Это не продлится вечно, — говорит она. — Он не будет так обращаться с тобой вечно. Я уверена, что он тебе доверяет.
Парис, закусив губу, смотрит на нее. Она чувствует, что он хочет открыться ей, что одиночество распирает его изнутри, но ему мешает гордость. Он пренебрежительно дергает плечом.
— Сегодня никто не платит за то, чтобы ты оставалась здесь, так что убирайся-ка назад в лупанарий, где тебе самое место, и оставь меня в покое.
Амара устало встает. Кажется, будто она проспала всего пару часов. Парис явно постарался разбудить ее как можно раньше.
— Хамские замашки не облегчат тебе жизнь, — говорит она и, пройдя мимо него, закрывает за собой дверь чулана.
На улице едва светает. Скорее всего весь лупанарий еще спит. Амара тихонько входит в приоткрытую заднюю дверь, решив поспать в коридоре, чтобы не будить Дидону. Она сползает спиной по стене и вдруг слышит приглушенные рыдания. Британника никогда не пытается вести себя тихо, поэтому сначала Амара предполагает, что плачет Дидона, но, пройдя на цыпочках до конца коридора, понимает, что всхлипы доносятся из кубикулы Виктории.
Она не верит своим ушам: Виктория никогда не плачет. Амара нерешительно отодвигает занавеску. Вот уже несколько недель они почти не разговаривали, но ей невыносима мысль о страданиях подруги.
Она просовывает голову за занавеску.
— Ты в порядке? — спрашивает Амара, понизив голос, чтобы никого не разбудить.
Она ожидает, что Виктория перестанет плакать или прогонит ее прочь, но та продолжает, свернувшись клубком, лежать на кровати и всхлипывать в покрывало. Амара испуганно подходит, садится на кровать и дотрагивается до ее плеча.
— Что случилось?
Виктория резко выпрямляется и яростно вытирает слезы.
— Что случилось? Что случилось?! — Взлохмаченная, она смотрит на Амару покрасневшими глазами. — А то ты не знаешь!
Амара ошеломленно глядит на нее в ответ.
— Не знаю чего?
Виктория влепляет ей пощечину. Амара потрясенно прижимает ладонь к пылающей щеке.
— Не притворяйся полной идиоткой! — кричит Виктория. — Мало тебе богатых стариков и лощеных дружков, так еще и Феликса подавай? Тебе он даже не нравится, и ты уж точно его не хочешь! Неужели непременно надо тыкать нас носом в свою востребованность, чтобы все мы чувствовали себя никчемными?
— Можно подумать, у меня есть выбор! — взрывается Амара. — По-твоему, мне доставляет удовольствие проводить время с Феликсом? А если бы и так, тебе-то что за дело? Ты ненавидишь его не меньше, чем я! — Едва произнеся эти слова, она вспоминает день, когда они с Дидоной нечаянно услышали, как Виктория признается хозяину в беззаветной любви: «Я люблю тебя… Я готова умереть за тебя…» Взглянув в страдающее лицо подруги, Амара понимает то, о чем должна была догадаться давным-давно: Виктория не притворялась. — Не может быть! Ты не можешь его любить! — говорит она. — Он же бездушное чудовище! Ему плевать на всех нас.
— Нельзя ли потише? — В дверном проеме стоит осунувшаяся от усталости Бероника. — Или хотя бы продолжайте скандалить на улице. Некоторые пытаются поспать. — Она резко задергивает занавеску.
После ее внезапного вмешательства гнев Амары и Виктории рассеивается.
— Я прекрасно знаю, что он подонок, — говорит Виктория, понизив голос. — Тебе не нужно меня в этом убеждать. Но ты не понимаешь, что иногда он ведет себя совсем иначе. Ты никогда этого не видела. — Ее глаза блестят от слез, и она запинается от хлынувших наружу чувств. — Он бывает таким любящим и нежным. И он всегда раскаивается за то, что меня обижает. Он искренне умоляет меня о прощении. Я вижу его таким, каким никто из вас его не знает. — Отчаяние меняет Викторию до неузнаваемости. Амаре почти невыносимо находиться рядом с ней. — Он так же одинок, как я. Я так его люблю…
