— Отец, не сейчас, — вспыхнув, останавливает его Руфус и кидает испуганный взгляд на Амару.
— Ладно-ладно. Предавайся своим романтическим мечтам. — Гортензий вздыхает и качает головой, глядя на Друзиллу и Амару. — Ох уж эти мальчишки. Не представляю, как вы их только терпите.
— Руфус — добрейший мужчина, которого я знаю, — отвечает Амара.
— Не сомневаюсь, — хмыкает Гортензий. — Что ж, оставлю вас всех наслаждаться ночью любви. — Все встают вместе с ним. Гортензий целует Друзиллу на прощание. — Я, как всегда, очарован. — Он поворачивается к Амаре, но, вместо того чтобы поцеловать и ее, проводит ладонями по ее телу, будто на невольничьем рынке. Она теряет дар речи от потрясения. — Очень хорошо. — Он улыбается и смеривает ее холодным взглядом. — Весьма неплохая инвестиция. — Повисает неловкое молчание. — Сын, ты меня не проводишь?
Руфус, не глядя на Амару, поспешно уводит отца из комнаты.
После ухода мужчин Друзилла делает жест от дурного глаза.
— О чем это он? — быстрым шепотом спрашивает она. — Ты же сказала, что Руфус тебя освободит!
— Он так обещал! — Амару бьет дрожь.
Друзилла щиплет ее за руку.
— Не расстраивайся! Не надо! Это слишком важно. Думай головой. Постарайся, чтобы Руфусу было как можно труднее нарушить обещания, дави ему на совесть, делай все, что можешь. Не позволяй ему думать, что тебя удовлетворит положение рабыни! — Когда Руфус возвращается, она с безмятежной улыбкой отходит в сторону, будто они с Амарой обменивались любезностями. — Пожалуй, я немного утомилась, — говорит она, зевая. — Надеюсь, вы не против, если я вас оставлю?
Друзилла томной походкой удаляется, хотя Амара знает, что она нисколько не устала.
— По-моему, все прошло довольно хорошо, — говорит Руфус и наклоняется, чтобы ее поцеловать.
Амара отталкивает его.
— Что значит «я могу поселиться у вас»?
— Таков уж мой отец, — говорит Руфус. — Он знает, что я снимаю дом. Он одумается.
— Он знает, что ты меня освободишь?
Руфус не смотрит на нее, но его лицо медленно заливает густой румянец.
— Разве будет так уж плохо, если я этого не сделаю? — Он берет ее за руки и притягивает к себе. — Мы все равно будем вместе. Тебе не придется работать в лупанарии, а ведь это самое главное, правда?
— Поверить не могу, что ты не видишь разницы, — произносит Амара, отнимая руки. — Сколько раз ты говорил, что понимаешь, как тяжело мне было лишиться всего в Афидне? Когда меня продали, я потеряла саму себя. Почему ты хочешь держать меня в рабстве, если в твоей власти дать мне свободу? Почему?
— Все не так просто. Мой отец не в восторге от этой идеи. Не уверен, что я вправе ему перечить. — Руфус тяжело опускается на ложе. — Освободив тебя… Я был бы вынужден дать тебе свое родовое имя, а оно принадлежит не одному мне.
Амара садится рядом с ним, по-прежнему ощущая прикосновения Гортензия. Она думает о Филосе, Кремесе и обо всем, что происходит с рабами, которые становятся привычными предметами обстановки в домах своих хозяев. Руфус заключает ее в объятия и нежно целует в лоб, щеки и губы.
— Обещаю, если ты станешь принадлежать мне, я никому не позволю тебя обидеть. Обещаю.
Глава 40
Ненавидящий жизнь с легкостью проклинает богов.
Помпейское граффити
Виктория и Амара ждут в спальне хозяина. Ни та, ни другая не воображают, будто их вызвали для любовных утех. Виктория непринужденно садится на кровать, скрестив ноги, но Амара не желает касаться ложа Феликса и вспоминать, как они провели здесь ночь. Она присаживается на край табурета.
— Как по-твоему, это насчет Симо? — шепчет Виктория. — Иначе и быть не может.
— Я думала, он собирался сам о нем позаботиться, — говорит Амара. — Не понимаю, зачем ему понадобились мы.
— Он сказал мне, что я спасла не только твою, но и его жизнь, — отвечает Виктория. — Он еще никогда не был ко мне так добр. — Словно опьянев от любви, она совершенно не осознаёт, что внезапная нежность Феликса всего лишь манипуляция, предваряющая очередное кошмарное поручение, которое он им уготовил. — Он сказал, что ни одна женщина еще не демонстрировала ему такой преданности.
Амара думает о собственных интригах: ссуде, втайне выданной Бальбине, планах, связанных с Руфусом. Невозможно представить, с чего бы кто-то захотел хранить преданность своему хозяину, тем более такому, как Феликс. Она старается не злиться на глупость Виктории.
— Еще бы он не был тебе благодарен, — говорит она. — Будь в нем хоть капля порядочности, он бы освободил тебя за то, что ты сделала.
Лицо Виктории вытягивается, и Амара почти жалеет о своей жестокой прямоте. Они обе понимают, что на это рассчитывать не приходится.
Феликс открывает дверь. Амара вздрагивает, надеясь, что он не подслушивал, но, судя по всему, его мысли заняты другим.
— Мы больше не можем ждать, — говорит он, обойдясь без приветствий, и садится на кровать рядом с Викторией. — Симо, вероятно, уже понял, что его человек не вернется. Нужно нанести удар сейчас, пока этого не сделал он. Мы должны убедиться, что с ним покончено.
— Что от нас требуется? — спрашивает Виктория, словно только и желая, чтобы он попросил ее рискнуть жизнью.
— Мои друзья позаботятся о таверне. И о Симо. Мне нужно, чтобы вы отвлекли на себя внимание и приглядели за входом.
— Что именно мы должны там высматривать? — спрашивает Амара.
— Парис тоже будет глядеть в оба, — говорит Феликс, пропустив ее вопрос мимо ушей. — Он не настолько примелькался Симо, как Трасо и Галлий.
— Парис знает, что произошло в некрополисе?
— Нет. Об этом не знает никто, — говорит Феликс. — Так безопасней. — Виктория с благодарностью смотрит на него, и он кладет ладонь ей на колено. — Вам придется надеть вуали. Подцепите нескольких мужчин напротив трактира, это поможет отвлечь внимание.
— Ты хочешь, чтобы мы отдавались мужчинам на улице? — спрашивает Амара. — В одиночку? Без всякой защиты?
— Рядом будет Парис.
— Но ты ведь посылаешь его туда не для того, чтобы оберегать нас! — возражает Амара. — Он будет наблюдать за трактиром.
— Вы будете вдвоем, — говорит Феликс. — Не вижу проблемы.
— Что ты собираешься сделать с таверной? Я не желаю никуда идти, если ты нам ничего не скажешь.
Феликс выходит из себя.
— Никто не предлагает тебе выбор, — прикрикивает он на Амару. — С каких пор ты возомнила, что можешь мне указывать? Если захочу, буду торговать твоим телом хоть в лупанарии, хоть на улице. Не тебе со мной спорить.
— Пожалуйста, — говорит Виктория, умоляюще глядя на нее. — Пожалуйста, мы должны пойти. Что, если Симо опять на нас нападет?
