Миссис Каллинан блюла традиции своих обеспеченных родителей. Родом она была из Виргинии. Мисс Глория, происходившая из семьи рабов, которые когда-то работали на Каллинанов, рассказала мне ее историю. Мужа она выбрала ниже себя по положению (по словам мисс Глории). Деньги в его семье завелись не так уж давно, да и завелось-то их «кот наплакал».
При такой-то внешности, думала я про себя, пусть скажет спасибо, что вообще нашла мужа, тут уж не до его положения. Вот только мисс Глория никогда не позволила бы и слова молвить против своей хозяйки. При этом, что касается работы по дому, она была со мной на удивление терпелива. Подробно объяснила, зачем какая посуда, приборы, колокольчики для прислуги.
Большая глубокая миска, в которой подают суп, называлась не миской, а супницей. Существовали фужеры, бокалы, креманки, рюмки, кофейные чашки из зеленого стекла с блюдцами в тон, стаканы для воды. У меня был свой стакан для питья, вместе со стаканом мисс Глории он стоял на отдельной полке. Половники, соусники, ножи для масла, вилки для салата и разделочная доска – все эти слова вошли в мой лексикон будто бы из совершенно нового языка. Меня зачаровали новизна, изумительная миссис Каллинан и ее дом Алисы в Стране чудес.
Муж ее остался в моей памяти существом неопределенным. Он слился со всеми другими белыми мужчинами, которых я видела и старалась не замечать.
Однажды вечером, по дороге домой, мисс Глория поведала мне, что миссис Каллинан не может иметь детей. Сказала – потому что у нее кость слишком тонкая. Трудно было себе вообразить, что под этими слоями жира вообще есть кости. Потом мисс Глория добавила, что врач удалил ей все женские органы. Я была в курсе, что к органам свиньи относятся легкие, сердце и печень, то есть миссис Каллинан обходится без этих важнейших вещей – теперь понятно, почему она пьет спиртное из бутылок без этикеток. Ей постоянно нужно себя бальзамировать.
Когда я рассказала об этом Бейли, он со мной согласился, а также поведал, что у мистера Каллинана есть две дочери от цветной, причем я их очень хорошо знаю. Добавил, что девочки – вылитый отец. Как он выглядит, я вспомнить не смогла, хотя видела его лишь несколько часов назад, а вот сестер Колман тут же себе представила. Они были очень светлокожие и совсем не походили на свою маму (а про мистера Колмана никто из них никогда не упоминал).
На следующее утро мое сострадание к миссис Каллинан вошло в дом раньше меня самой – словно улыбка Чеширского кота. Девочки, которые могли бы быть ее дочками, выделялись своей красотой. Им не было нужды выпрямлять волосы. Даже если они попадали под дождь, пряди все равно висели гладко, точно ручные змеи. Ротики у них были пухлые – этакие крошечные луки Амура. Миссис Каллинан понятия не имела, что упустила. А может, имела. Бедная миссис Каллинан.
Следующие несколько недель я приходила рано, уходила поздно и как могла пыталась скрасить ее одиночество. Будь у нее собственные дети, не пришлось бы ей давать мне тысячи поручений и заставлять меня бегать от ее задней двери к задним дверям ее приятельниц. Бедная старенькая миссис Каллинан.
Потом однажды вечером мисс Глория велела мне отнесли дамам напитки на веранду. Я поставила поднос, повернулась в сторону кухни, и тут одна из дам спросила:
– Как тебя зовут, девочка?
Лицо у нее было веснушчатое. Миссис Каллинан заметила:
– Она почти не говорит. Ее зовут Маргарет.
– Она немая?
– Нет. Насколько я понимаю, она может говорить, когда захочет, но по большей части молчит, как мышка. Верно, Маргарет?
Я ей улыбнулась. Бедняжка. Органов нет, да еще и имя мое правильно произнести не умеет.
– Но она все равно очень славная.
– Ну, может быть, но имя у нее все равно очень длинное. Произносить замучаешься. Я бы на твоем месте звала ее Мэри.
На кухню я вернулась в ярости. Не будет у этой мерзкой тетки возможности назвать меня Мэри, потому что работать на нее я не стану – уж лучше умру с голода. Я решила, что, если сердце ее будет гореть огнем, я на нее не пописаю – не дождется. С веранды долетело хихиканье, разнеслось по кастрюлям мисс Глории. Интересно, чему это они смеются.
Странные эти белые. Может, говорят обо мне? Всем известно, что заводить друзей-приятелей они умеют куда лучше чернокожих. Не исключено, что у миссис Каллинан есть знакомые в Сент-Луисе, которые слышали, что в суд приходила девочка из Стэмпса, и написали ей про это. Возможно, она наслышана про мистера Фримена.
Съеденный обед вновь оказался у меня во рту, я вышла на улицу и выплюнула его на клумбу с ночной красавицей. Мисс Глория решила, что я расхворалась, велела идти домой: пусть Мамуля даст мне травяного настоя, а она все объяснит хозяйке.
Еще не дойдя до пруда, я уже сообразила, что напридумывала глупостей. Разумеется, миссис Каллинан ничего не знает. Знала – не подарила бы мне два красивых платьица, которые Мамуля подрезала, и уж всяко не стала бы говорить, что я «очень славная». Живот у меня не болел, так что я не стала ничего говорить Мамуле.
В тот вечер я замыслила написать стихотворение про то, каково быть белой, жирной, старой и бездетной. Трагическую балладу. Надо будет повнимательнее понаблюдать за миссис Каллинан, чтобы уловить сущность ее одиночества и боли.
Уже на следующий день она назвала меня не моим именем. Мы с мисс Глорией мыли посуду после обеда, тут в дверях показалась миссис Каллинан.
– Мэри?
Мисс Глория переспросила:
– Кто?
Миссис Каллинан слегка сгорбилась: она поняла, что к чему, как и я.
– Пусть Мэри сходит к миссис Рэндал, отнесет ей супа. Миссис Рэндал уже несколько дней нездоровится.
И не передать, каким сделалось лицо у мисс Глории.
– Вы хотите сказать, Маргарет, мэм. Ее зовут Маргарет.
– Слишком длинно. Отныне будет Мэри. Разогрей вчерашний суп, налей в фарфоровую супницу; Мэри, неси его аккуратно.
Все, кого я знала, до жути боялись, что их «лишат имени». Опасно называть чернокожего любым именем, которое звучит хоть слегка оскорбительно, поскольку нас долгие века называли ниггерами, черномазыми, черножопыми, дроздами, воронами, мразью и грязью.
На миг мисс Глории сделалось меня жалко. Потом, передавая мне горячую супницу, она сказала:
– Не дуйся и близко к сердцу не принимай. Палками да камнями кости переломать можно, а словами… Я, знаешь ли, уже двадцать лет у нее работаю.
Она открыла для меня заднюю дверь.
– Двадцать лет. Мне годков-то немного больше твоего было. И звали меня Аллилуйя. Так мама назвала, а хозяйка сказала: будешь Глорией – оно и прилипло. Да мне и самой больше нравится.
Я уже шагала по тропинке между домами, когда мисс Глория выкрикнула мне вслед:
– Да оно и короче!
Несколько секунд я колебалась: то ли рассмеяться (ну и имечко – Аллилуйя), то ли заплакать (ну и дела – какая-то белая называет тебя по-своему ради удобства). От этих крайностей меня спасла ярость. Нужно уходить из этого дома, осталось понять, как это осуществить. Бросить работу без веской причины Мамуля мне не позволит.
