— Пойми, ты, Хеху. Так уж случилось, что ты живешь в моей голове, и у нас одно на двоих тело. Твой страх заставляет это тело быстрее сжигать воздух. Ты провоцируешь меня на неправильные действия, и всё это может закончиться для нас плачевно.
— Да! Да! Вот твоё слабое место, демон! Я буду, буду бояться! Всякий раз, как ты зайдешь в воду я стану кричать у тебя в голове и бояться!
Я флегматично послушал истеричные выкрики реципиента, повертел перед глазами нож… и с размаху засадил себе каменной рукоятью по голени, аккурат в то место, где кость прикрыта лишь слоем кожи!
От удара твердым по надкостнице на глазах навернулись слезы, но боль… Это только боль. А вот истошный, даже какой-то обреченный вой моей внутренней шизы резанул сладостным эхом.
— Видишь ли, — стараясь говорить как можно ровнее заметил я, — боль, я терпеть умею. А вот ты— похоже нет… Знаешь, сколько в человеческом теле мест, чтоб причинить боль, но при этом не повредить его?
— А-а-а-а-а!!! Не надо!!! Прошу-у-у!!!
— Теперь ты просишь… — я устало вздохнул. — Давай договариваться, парень. Смирись, теперь я в твоём теле до конца. И мы либо можем мирно сосуществовать — если не хочешь помогать, так хоть не мешай. Или… — я выдержал паузу, — или ты будешь вопить в моей голове, пытаясь свести меня с ума, а я — буду причинять тебе боль. Сильную. Ты даже не знаешь, насколько сильной может быть боль…
На этот раз пацан молчал долго. Наконец выдавил, еле слышно:
— Я боюсь большой воды. Мне страшно, там, внизу.
— Ладно, пацан, — устало выдохнул я, — прорвемся. Я стольких салажат научил не бояться глубины, разве не справлюсь ещё с одним?
Отдохнув, я продолжил нырки. Больше Хеху не вмешивался, хотя периодически я и ощущал волны страха, прокатывающиеся по спине холодным душем, и заставляющими пульс учащаться. Тем не менее к завтраку я набрал достаточно крупных раковин.
Вскипятив воды в кувшине, в котором до того замачивал добычу, я опустил туда раковины, минут на пять, после чего достал, раскрыл, и разложил на углях. И хоть с каждой мидии выход мяса был не более десяти граммов, но приготовил я двадцать штук, так что получилась вполне «мужицкая» порция.
— Надо бы батата в следующий раз взять. И проса. Супчику сварю…
— Ты продолжишь воровать у людей?
Меня, если честно, как ледяным душем окатило.
— Ты чё, пацан? Кто ворует?
— Ты, демон. Ты украл у людей кувшин и миски.
— Слышь… Фигню не городи. Я не украл, а… реквизировал… Взял попользоваться. Потом верну, разумеется… Блин! — как я себя не уговаривал, что-то внутри глодало. — Да, хочешь, я им мидий наловлю? Принесу ночью. Ведь вы умеете их готовить?
— Я раньше с такой едой не сталкивался. Мы едим батат и просо…
Вот зараза! Эдак мой «подгон» просто выбросят…
— Они всё равно не возьмут. Нельзя брать то, что не ты вырастил или купил. Если ты принесешь ночью и положишь, эти люди решат, что это шутки злых духов.
Чертовы суеверия!
После завтрака занялся восполнением арсенала. Во-первых, решил, что мне не помешает копьё. За многотысячелетнюю историю человечества копьё было основным оружием как охотников, так и воинов, ибо возможность проткнуть кишки оппонента, не подходя к нему на длину лапы стоила дорогого. Поэтому мне нужен листовидный наконечник с узким черешком.
Слот «длинной руки» у меня займет праща. Лук, конечно, сделать могу. И обязательно позже сделаю. Но научиться стрелять из него с приемлемой точностью? Боюсь, на это уйдет много лет. А вот пращой я в прошлой жизни пользовался, поскольку не всегда даже в нашем, насквозь элитном подразделении под рукой оказывались нужные средства, чтоб закинуть… нечто, далеко и относительно точно. А праща? Её можно сделать практически из чего угодно и быстро. Вот и напрактиковался.
Пока занимался рукоделием, держал в поле зрения солнечные часы, что приткнул на незатененной части пляжика. Чистая импровизация — в роли гномона — той штуки, что тень отбрасывает — просто бамбуковая палочка. Никаких секторов и делений — чтоб их рисовать надо широту вычислить.
Полдень я чуть не прозевал, увлекшись «поделками из камня». Хоть и старался через более-менее равные промежутки вставать, и отмечать положение тени, но без возможности засечь время — это сплошная профанация. Водяные часы что ль смастерить?
В общем, когда я в очередной раз отложил почти готовый наконечник копья — форма задана, осталось чистовую доводку сделать, потянулся, сделал пару наклонов и скруток, и лишь потом подошел к часам — тень от гномона вновь начала увеличиваться.
Черт! Прошляпил! Хоть, в принципе, мне ж точность до секунды в отсутствии карт без надобности. Так, наметил плюс-минус линию истинного мередиана, и прикинул угол падения солнечных лучей.
Ну что сказать? От двадцати до двадцати пяти градусов. И… Что там на Земле, в этих широтах? Если склероз ещё не одолел — море Фиджи, самый юг Кораллового моря. Из земли… Блин, не помню, разве что Новая Каледония. Знаменитый остров Пасхи вроде южнее, Соломоновы острова, наоборот, ближе к экватору. А вот! Южная оконечность Мадагаскара, как раз что-то около двадцати пяти южной широты.
Кстати, у меня же тут холодное течение с юга на север? Блин, на Земле я смог вспомнить лишь Перуанское… И это тоже не добавило оптимизма, ибо восточная часть Тихого океана в южном полушарии, одно из пустыннейших мест моей родной планеты. Короче, ну и занесло тебя Скат…
Впрочем, чистая география мне сейчас побоку. Разве что отложу на будущее. Важнее… я «напряг извилины», что я помню о климате?
Среднегодовая температура почти без колебаний. Усмехнулся — это хорошо, не замерзну. Что ещё? Полгода сухое лето, полгода сезон дождей. И, судя по всему — сейчас не он. Это тоже хорошо. Кстати!
— Эй, пацан, ты здесь?
— Здесь.
— Не слышу энтузиазма в голосе! Лучше скажи-ка мне вот что: сезон дождей у вас здесь бывает?
— Бывает.
— И когда очередной?
— Не скоро. Мы только недавно по новой поле засеяли.
Хэ-зе сколько это, но время есть. Ибо в сезон дождей тут ещё и шторма должны быть, и на пляжике прожить будет сложно. Так что нужно ускорить «легализацию».
— Ты так размышляешь, будто у нас есть шанс!
— Ты чё, пацан? Что за тоска в голосе? Ну-ка отставить уныние! Выше нос!
— Ты ударил Отца глубин. Думаешь тебе это простят?
— Да ну, фигня какая!
— Люди касты глубиг — неприкосновенны. Никто не имеет права поднимать на них руку. Даже когда приходят чужие люди войны, они их не трогают! Говорят… что даже пожирающие плоть их не обижают.
