Рыбаки, если бы кожу побелее и меньше азиатщины в чертах лиц, решил бы что чистые европеоиды. Ну да я не антрополог, хоть на службе и пичкали различиями в Тихоокеанских племенах, но за прошедшие на дембеле годы всё повыветрилось, за ненадобностью.
Так же имели тату, но точно не на лице. Кстати, на плечах и руках заметил уже встречавшийся орнамент в виде волн. Но без «жабр». Видимо татуированные «жабры» — отличительная особенность ныряльщиков.
По правде говоря, я уже собирался отваливать — подходы к деревне определил, её план в голове плюс-минус накидал, активность понятна. Ждать ещё чего-то? Смысл? Соваться в саму деревню? Сомневаюсь, что «людоедские» братья напечатали ориентировки с моей мордочкой. Думаю максимум, что они сделали, это рассказали: «Есть такой пацан в касте земли, метр с кепкой и худющий. Зовут так-то, за поимку — благодарность от командования в приказе и премия в размере одной… хм, жемчужинки». Всё. Но лишний раз мелькать там, где все друг друга должны с детства знать? Не-е-е… Без особой нужды точно не стоит.
И тут в, до этого сонной, деревеньке началась какая-то движуха.
Сначала, с запада лагуны подлетело к берегу каное. Пятеро гребцов, подгоняя себя криками, херачили гребками, как на олимпийской дистанции. Когда лодка ткнулась носом в песок, один рыбак выскочил из неё и, что-то крича на ходу, я не разобрал из-за дальности, спотыкаясь, бросился к отдельно стоящим хижинам.
Почти сразу, из длинной хижины-«казармы» высыпал десяток воинов. Ну, точно, я же говорю, чем-то родным повеяло от неё! Окружили рыбака, коллективно загалдели. Почти тут же из отдельных хижин появилось ещё четверо, среди них я разглядел и Ману.
Ману прикрикнул, гвалт тут же прекратился. Похоже, дядя кучерявенького Кая начал расспрашивать рыбака, но тут из дощатого домика нарисовался ещё один персонаж.
Даже на фоне крупных вояк этот смотрелся настоящим гигантом — здоровый, уже немолодой, весь покрытый тату так, что издалека казался более темнокожим, чем был на самом деле. Ожерелье на шее красовалось ушами не меньше, чем от взвода бедолаг, которым не повезло, да ещё среди ушей белело нечто, очень похожее на клыки. Откуда только он их здесь взял?
При виде нового лица все тут же «застроились» — разве что по стойке смирно не вытянулись, но стали «есть глазами начальство» просто на зависть любым армиям покинутого мной мира.
Состоялся короткий допрос, в ходе которого рыбак несколько раз указывал куда-то на запад. Дальнейшее, я расшифровал по лицам примерно так:
Главный военный, обращаясь к Ману: «Херня какая-то, но проверить надо».
Ману, пожимая плечами: «Раз надо, так давай я метнусь с парнями?»
Главный: «Ну ок, давай. Повнимательнее там».
Ману: «Обижаешь, старшой, не ребёнок».
После чего весь десяток военных, повинуясь окрику Ману метнулись сначала в казарму, вооружились копьями, луками и дубинками, затем схватили лежащую за казармой пирогу — значительно крупнее тех, что я раньше видел, с высокими мордами то ли крокодилов, то ли ещё каких страшилищ на носу и корме, и рысью умчались к лагуне. Ману и пара из тех, кто не на «казарменном проживании» присоединились и, вскоре, у деревни остались лишь самый главный, да ещё один воин.
Они перекинулись парой слов, затем военный убежал, явно с поручением в деревню, а главный так и остался смотреть вслед уплывшей пироге, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
Интуиция просто заверещала, подсказывая, что упускать шанс чуть больше узнать об основном моём противнике ни в коем случае не стоит. И я, стараясь не светиться, перебегая от пальмы к кустам и от кустов к пальмам, рванул следом.
Но проследить не получилось. И хоть пирога, явно рассчитанная человек на двадцать с десятком гребцов, шла ходко, но я поначалу почти не отставал, держа их взглядом. Но вдруг…
— Ты пришёл?
С разбега я налетел на стоящего на пути аборигена.
Да откуда он взялся?!! Я что, пацан, чтоб засмотревшись на сопровождаемую цель совершенно не смотреть куда бегу? Ещё секунду назад на моём пути совершенно точно никого не было!
Впечатление — словно с разбега влетел в скалу. Отскочил, рефлекторно мотая головой. Это ещё кто? И — обомлел. Страх липкими пальцами прошёлся по спине, причём я был уверен, это не Хеху, это я, человек столько раз в своей прошлой жизни прощавшийся с ней, что, казалось, меня теперь не испугать ничем. А тут чуть было жиденько не обделался словно первогодок, впервые нырнувший в закрытый объем.
Передо мной стоял шаман. Точно такой, каким его видел в видениях Хеху — старый, сушёный дед, весь седой — что косматая, нечёсаная шевелюра, что такая же борода. Загорелый, до состояния «черной корочки» и весь-весь покрытый татушками. Разными — и волновыми, и квадратными спиральками, и ещё чёрте чем. На шее — три нитки ожерелья из ракушек, причём многие из них вырезаны в форме маленьких черепов. Верёвочные браслеты на тонких предплечьях, под которые засунуты птичьи перья. А кроме этого — лишь «мужские стринги» на аборигенский манер — сзади веревочка, спереди нечто, больше напоминающее «написник».
И с посохом в рост человека, на вершине которого тускло отсвечивал набалдашник черного обсидиана, выточенный тоже в форме человеческой черепушки.
И я, со всего маху налетев на такую вот старую развалину, казалось, даже не пошатнул его, сам же отлетел как щепка.
— Простите? — только и нашёл что выговорить я, мигом забывший и про Ману, и про пирогу с воинами. И даже куда бежал забыл. Ноги словно приросли к земле.
Да что за напасть то!
— Ты пришёл? — повторил он настойчиво.
— К-кто? — почему-то стал заикаться я.
— Ты! — он болезненно ткнул твердым, что твоя деревяшка, пальцем меня в грудь.
При этом дед словно принюхивался, водя рядом со мной своим шнобелем. Отчего-то холодок по спине только усилился.
Блин, дед, говори толком!
— Я… да я тут… г-гуляю… Просто…
Самое противное — сам же отлично понимаю, что несу чушь!
— Нет времени гулять. Займись делом!
— К-каким?
— Тем, для которого был рожден. Тем, ради которого тебя призвали в мир!
Ноги словно из зажимов освободили. И в теле такая легкость образовалась, что я, как наскипидаренный, рванул куда подальше с побережья.
* * *
— Ты слышал, демон? Говорящий с духами прямо указал, чтоб я вернулся к своему родовому занятию, к земледелию! Не смей ему перечить!
Хеху надрывался в голове, словно занудная теща, выклёвывающая мозг: «Возьмись за ум!» И ведь не избавишься! Достался, так сказать, в нагрузку.
И всё-таки, что же имел в виду, это вяленый старый сморчок? Где-то подспудно засела мысль, что это не похоже на то, как нас ловили взрослые: «Ну-ка брысь в школу! А то отцу всё расскажу», — когда мы с пацанами прогуливали уроки в детстве.
