Стоило моей ноге ступить на неровную поверхность гравийной дорожки, как я тут же попала в удушающий захват. Матушка сжала меня с такой силой, что затрещали ребра.
— Иви, хорошо доехала? Не замерзла в своем легком плащике? Во время переноса не мутило? — градом посыпались вопросы. — Может, ты голодна? Милашка Сью уже накрыла на стол. О, Бруни!
Мамуля переключила внимание на старшую дочь.
— Давай, давай скорее расскажи мне о своих успехах, — с горящими глазами она взяла Брунгульду под руку и повела к дому. — Ты смогла побить свой прошлогодний рекорд по скоростному лёту? А что насчет фигурного летания? Мистер Грол тобой доволен? А как оценки? Одни золотые единороги, верно?
— Верно, — улыбнулась сестра, но как-то вяло, а затем и вовсе раздраженно поджала губы.
Да что с ней? Вон сколько внимания от матери, с каким восхищением на нее смотрят, с каким интересом расспрашивают. Да она должна лучиться от самодовольства, а вместо этого грустит.
Тем временем матушка продолжала:
— Я в молодости тоже пробовала себя в спорте. Не вышло. Упала с метлы и сломала руку. С тех пор прежних результатов так и не достигла. Твоя бабушка считала, что это страх неба, страх нового падения не давал мне раскрыть свои таланты. Но ты, Бруни, дорогая, ты бесстрашная, ловкая, сильная. Ты — гордость нашей семьи. Однажды ты возьмешь Кубок Мира.
И погрузившись в мечтания, матушка с улыбкой прикрыла глаза.
Ты — гордость нашей семьи…
В любой другой день эта фраза неприятно меня царапнула бы. Обычно, услышав такое, я концентрировалась на своей обиде, на чувстве неполноценности, что возникало от подобных слов, но в этот раз я сосредоточилась не на себе, не на своих переживаниях — я наблюдала за Брунгильдой. И видела то, на что, возможно, раньше не обращала внимания.
Стиснутые зубы, хмурая складка на лбу, печаль во взгляде.
Я смотрела на реакцию сестры и ничего, совершенно ничего не понимала.
Может, она соврала матушке, преувеличила свои успехи и потому расстроена? А может, в ее зачетку отличницы закрался один-единственный досадный серебряный единорог?
Так или иначе, радостной, вопреки моим ожиданиям, Брунгильда не выглядела, в лучах чужого восхищения не купалась и своими достижениями делиться не спешила. Шла, чуть сгорбившись, и на вопросы матери отвечала неохотно.
«Да, мистер Грол мной доволен».
«Да, все курсовые сдала в срок и на высший балл».
«Да, в этом году я пролетела стометровку на две секунды быстрее».
— Иви, — повернулась ко мне родительница, прежде чем войти в дом. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Такая бледная. Все-таки было плохо после переноса?
— Мне было плохо, — вместо меня ответила Брунгильда.
Это что в ее взгляде? Обида?
— Меня всегда мутит во время перемещений, — добавила она, отчего-то поджав губы. — И я замерзла по дороге. И проголодалась.
Теперь сестрица покосилась на меня. С неприязнью. И чем, интересно, я успела ей насолить?
— Ох, бедняжка, — покачала головой матушка, приобняв Брунгильду. — Сейчас поужинаем. Сью приготовила любимый пирог Иви. С апельсинами и тыквенными семечками.
— А мой любимый пирог? — нахмурилась Брунгильда.
— Милая, а у тебя разве есть любимый? — удивилась матушка и вдруг с хитрым видом ущипнула старшую дочку за живот. — Спортсменам вообще сладкое не рекомендуют. Отрастишь бока, и о победах придется забыть. Так что, фрукты, дорогая, фрукты, мясо и овощи. А сладкое — это по праздникам. Расскажи-ка лучше, как хвалил тебя тренер во время зачета.
В столовой за ужином матушка и впрямь отодвинула блюдо с пирогом подальше от Брунгильды, мне же, худенькой и неспортивной, отрезала огромный кусок, щедро политый сиропом. В мою тарелку сестрица уставилась с вожделением — даже есть под этим взглядом было неловко.
Заметив раздраженный и обиженный вид дочери, матушка строго покачала головой, мол, нельзя-нельзя, перед тобой стоит великая цель…
Великая цель — оправдать чужие надежды, осуществить мамину мечту, о которой той пришлось забыть из-за полученной травмы.
Только сейчас я, кажется, начала понимать, откуда растут ноги у фанатичного стремления сестрицы быть лучшей.
От нее этого ждали.
От нее этого требовали.
Она должна была соответствовать.
— А у тебя, Иви, какие новости? — спросил отец, раскуривая трубку.
Застигнутая врасплох, я едва не подавилась чаем.
— Н-н-никаких.
— Совсем ничего нового? — не поверила матушка. Она смотрела на меня, прищурившись, с подозрением.
— Совсем.
Ага, сейчас бы рассказать родителям о всех своих недавних злоключениях.
Я неловко поерзала на стуле, отчаянно надеясь избежать допроса с пристрастием.
Но не тут-то было. Словно нож из-за пазухи, матушка вытащила из буфета… зефир.
Белую ванильную зефирку — любимое лакомство Злобнокуся.
— А ты, дорогой, что нам поведаешь? — обратилась мама к коту, сидящему за столом, как человек.
При виде угощения в сиреневых глазах моего фамильяра вспыхнула жадность. И этот усатый предатель сдал меня родителям с потрохами всего за один несчастный шарик из сахара и ягодного пюре.
Он рассказал им все. И про демона, с которым я спуталась, и про профессора Моргана, которого отправила на больничную койку, и про любовное зелье, эффект которого до сих пор не смогла нейтрализовать.
— Она подарила ему горшок с цветком, — вещал Злобнокусь, чавкая и лапкой стряхивая с усов кусочки сахарной пудры. — А цветок оказался ядовитым! Представляете! Ядовитым!
Матушка охнула, всплеснула руками, а потом сунула мохнатому предателю еще одну зефирку в качестве взятки. Мол, рассказывай, рассказывай дальше.
— Профессор чуть не издох, — кот экспрессивно вскочил на стул и провел когтем вдоль своей шеи, от уха до уха.
— Иви! — сердито взревел отец.
Я пристыженно втянула голову в плечи.
Справедливости ради, растение то не было ядовитым, а в печальном случае с профессором Морганом винить следовало не меня, а его аллергию.
Но кто же слушал мои оправдания? Злобнокусь завладел вниманием всех, кто сидел за столом.
— А еще ваша дочь… — Кот облизнулся, затолкал зефир целиком в пасть и принялся активно жевать под нервными, беспокойными взглядами моих родителей. — Ваша дочь совершила ужасный поступок.
У-у-у, продажный комок шерсти! Ты у меня еще получишь! Так меня подставить!
— Какой, какой ужасный поступок? — дрожащим голосом спросила матушка.
Кусик с намеком протянул ей лапку розовой подушечкой вверх.
