– Элла! Элла!
Под порывами ветра в разбитом окне отчаянно хлопали шторы, огонь в камине полыхнул с новой силой и перекинулся на ковер. Ханна бегом пересекла гостиную и решительно накрыла пледом начинающийся пожар; попутно она озиралась по сторонам – где же, черт подери, Элла?! Убедившись, что ни мертвых, ни умирающих в комнате нет, она поспешила в спальню хозяйки. Элла лежала в постели, но понять, жива она или мертва, было невозможно.
– Элла?
Ханна, с трудом передвигая внезапно отяжелевшие ноги, нехотя приблизилась к кровати и, стараясь быть храброй, осторожно вытянула вперед руку. Когда ее голень коснулась края кровати, она увидела, что лицо Эллы заливает смертельная бледность. Не помня себя от страха, Ханна потянулась к ее руке: да где же, черт возьми, следует искать этот пульс?
– А-ах!
Рука Эллы среагировала на ее прикосновение. Черт! Слава богу, она жива! От испуга и моментально пришедшего облегчения Ханна вскрикнула, ее крик подействовал заразительно, и вот уже обе женщины кричали в ночи до тех пор, пока не упали друг другу в объятия. Никогда прежде Ханна не испытывала такой благодарности. Она содрогалась всем телом.
– Какого дьявола, что это было?
Ханна попыталась взять себя в руки. Элла яростно затрясла головой и залопотала по-исландски, по-видимому ругаясь.
– Они убрались. Я видела, как они уезжали.
Элла выпрыгнула из постели так, будто, побывав на грани смерти, она стала на десяток лет моложе. Значит, в нее не попали – это уже хорошо! Ханна спустилась вслед за ней в гостиную; они зажгли свет и стали осматривать ущерб. Кроме одного высаженного окна разбитым вдребезги оказался стеклянный шкаф с фигурками слонов, и в диване появилась масса маленьких дырочек.
– Дробовик?
Элла с отсутствующим видом кивнула, вынула из руин шкафа своего любимого слона и принялась рассеянно крутить его в руках. Он не пострадал. Ханна поежилась – сквозь отсутствующее стекло в дом заползала по-зимнему холодная ноябрьская ночь.
– У тебя есть что-то, чем можно это заткнуть? И еще, ты сможешь сама позвонить в полицию?
Элла посмотрела на нее так, будто в одночасье разучилась понимать датский язык. Ханна повторила:
– Полиция. Виктор.
Ханна взяла телефон и протянула его Элле, которая пришла в себя и поставила слона на прежнее место. Затем набрала номер полицейского участка. Ханна на мгновение подумала: если трубку возьмет Маргрет, значит, этот звонок ее разбудил и отвлек от ночных видений. Нет, вряд ли. Она прогнала от себя эту мысль и вышла по указанию Эллы в дровяной сарай, чтобы отыскать там хоть что-то, что смогло бы защитить их от исландского ночного ветра.
Маленькая, затянутая паутиной лампочка давала недостаточно света, чтобы полностью осветить сарай. Ханна впервые после стрельбы ощутила мощный выброс адреналина, сделавший ее непривычно деятельной. Как будто ее рептильный мозг полностью переключился на процесс выживания, в то время как сознание впало в спячку, и пропасть, образовавшаяся между потребностью сделать что-то и отсутствием способности понять, побуждала ее к небывалой физической активности. Вероятно, такое случалось с людьми на войне. Ханна зябко поежилась. Ветер врывался внутрь сарая сквозь широкие щели в стенах. Пора было возвращаться. Ей удалось найти доски и гвозди, молотка же нигде не было видно.
В доме Элла только что закончила говорить по телефону, вероятно с Виктором, и ходила по гостиной, собирая в ведро осколки стекла. Ханне пришло в голову, что они ведут себя так, будто опасность уже позади. Может, им следует продолжать бояться? Вероятно, все это из-за того, что они еще не поняли, что произошло и что все это означает. Однако она сама видела, как машина уезжала. Кто бы это ни был, но все выглядело как будто нападавшие добились своего – насмерть напугали обитателей дома.
Ханна перевела взгляд на коллекцию старинных инструментов, красовавшихся у Эллы на стене гостиной. Она вспомнила, что там был молоток, однако теперь его не было – только пустой крюк, на котором он, по-видимому, и висел. Вместо этого она решительно сняла со стены мотыгу и сразу же почувствовала тяжесть старинного железа и приятную гладкость резной рукояти. На ручке были вырезаны инициалы «Т» и «Й». Если бы только все произведения искусства были такими функциональными! Тупым концом мотыги Ханне удалось довольно плотно заколотить окно; она еще не закончила свою работу, когда, примерно минут десять спустя, к дому подлетел полицейский автомобиль Виктора. Ханна решила игнорировать их последнюю встречу в надежде, что эпизод со стрельбой все же гораздо важнее, чем ползанье по саду.
– Стоп!
Виктор ворвался в гостиную так, будто стрельба все еще продолжалась и он обращался к нападавшим. Сделав предостерегающий жест, он первым делом поспешил к Ханне.
– Что?
Ханна застыла, сжимая в одной руке доску, а в другой мотыгу.
– Ты не должна была это заколачивать! Теперь мне будет практически невозможно выяснить, что здесь произошло.
– Я сама могу прекрасно рассказать тебе, что здесь произошло. Какие-то психопаты проезжали мимо и расстреляли дом, как будто это какой-то долбаный глиняный голубь на столбике.
Ехидный тон не вполне соответствовал ситуации. Ханна и сама не знала, что больше склоняло ее к гражданскому неповиновению – тупая полицейская логика Виктора, ее собственное смущение или же тот факт, что он женат на Маргрет. У Виктора был такой вид, будто еще немного – и он ее ударит. Ханна демонстративно спустилась со стула, действительно не на шутку гордясь своей плотницкой работой. Во всяком случае, ей осталось доколотить всего один или два гвоздя, и сбитый ею щит хотя и не был полностью закреплен, но уже практически закрывал окно. Элла подошла к Виктору и заговорила с ним по-исландски – наверняка вкратце рассказывала ему о случившемся. Ханну раздражало, что она ничего не понимала, а также что не она первая излагает ему свою версию ночной драмы. Далее последовал опрос свидетелей и бесконечное фотографирование места происшествия. Потом Ханна закурила и увидела, как автомобиль Виктора отъезжает от дома. До того он обратился к ним с абсолютно очевидным и излишним призывом запереть дверь на ночь. На лужайке он обнаружил три гильзы, которые указывали на то, что выстрелы были произведены из охотничьего ружья. Которое имелось практически в каждом доме в деревне. Элле удалось убедить его, что они не нуждаются ни в какой защите. Она сама будет сидеть и сторожить со своим дробовиком, надеясь, что преступники вернутся. «Тогда я выстрелю им прямо в яйца», – написала она на клочке бумаги, когда Ханна вопросительно воззрилась на нее. Ханне же вовсе не улыбалась перспектива сидеть и бодрствовать в ожидании, когда тебя кокнут возвратившиеся гонщики-стрелки, или поймать шальной заряд дроби из ружья Эллы. Она уже была чуть жива от усталости и, после того как пожелала спокойной ночи доблестной охраннице Элле, отправилась к себе наверх спать.
23
Трудно просыпаться, когда ты практически не спала. После нескольких беспокойных часов, проведенных под одеялом, Ханна все же решилась и проковыляла вниз в гостиную, где холод поселился словно гость, который никак не хочет уходить. Камин был зажжен, а Элла, закутавшись в толстое одеяло, сидела на простреленном диване; нанесенный ему накануне ущерб при дневном свете оказался процентов на сорок больше.
