5. Насос
По большей части долгие часы нашего тяжкого труда компенсируются тем, что мы видим поистине чудесные изменения в состоянии детей, радость и облегчение их родителей, когда те видят, что их дети радостно и беззаботно бегают наравне с другими.
Лорд Брок, кардиохирург, больница Guy’s
В 1950-х годах сердечные заболевания переживали такой же пик, как СПИД в 80-х, – кардиологические болезни захватили американскую медицину как клинически, так и политически. Свыше 600 000 американцев ежегодно умирали от болезней сердца. В 1945 году бюджет, выделенный на медицинские исследования в Национальных институтах здравоохранения США, составлял 180 000 долларов. Уже через пять лет он вырос до 46 миллионов. Немалая доля этих средств приходилась на кардиологические исследования, отчасти за счет лоббирования, в том числе Американской кардиологической ассоциации. В 1950 году президент Гарри Трумэн рассказал об угрозе болезней сердца в своей речи, подозрительно похожей на ту, в которой он говорил о возведении железного занавеса в Европе, и сказал, что «противодействие этой угрозе является заботой каждого из нас».
Меня по-прежнему восхищает, сколько прорывов в кардиологии произошло лишь за десять лет после смерти моего деда, и многие из них – в Миннесоте, всего в паре часов езды от больницы Фарго, где я стоял в операционной рядом с доктором Шахом тем рождественским утром. Раскрытая грудная клетка нашего пациента была обложена стерильными салфетками, напоминающими заляпанные пуншем синие занавески. Окровавленные пальцы Шаха двигались с механической точностью и уверенностью, словно выполняя заложенную в них программу. Где-то через пятнадцать минут после начала операции он наконец-то прикоснулся скальпелем к подрагивающей от фибрилляций сердечной мышце, сделав надрез в правом предсердии. Из разреза потекли кровавые «слезы». Он залез в сердце и потянул за спаянный, инфицированный митральный клапан, подозвав меня поближе, чтобы я мог все рассмотреть. Инфицированные наросты на створках клапана были маленькими и белыми, как детские зубки, и казались абсолютно нестрашными. Сложно было поверить, что это они почти загубили человека.
Я никогда не забуду, каким расслабленным казался Шах. Он говорил о городе, погоде, дружбе с моими родителями, резидентуре и даже о том, что пожилые пациенты, у которых осталось меньше времени, превосходят в жажде жизни пациентов более молодых. Он пользовался любой возможностью объяснить свои действия, может быть, для того, чтобы возместить время, отнятое у меня в этот праздничный день. Я так и не почувствовал атмосферы срочности и вязкой паники, которую ожидал ощутить тогда, когда пациенту раскрыли грудную клетку. В какой-то момент Шах вставил в кровоточащую дыру палец и повернулся ко мне с выражением лица человека, спокойно ожидающего поезда: «Мы хотим использовать ткань, а не металл, потому что в его возрасте мы не хотим сажать его на курс антикоагулянтов». Я нервно кивнул. Я поверить не мог, что в такой напряженный момент Шах пытался меня чему-то научить. Разумеется, он мог позволить себе не торопиться, потому что жизнь пациента поддерживал аппарат сердечно-легочного кровообращения. Без него в операционной царила бы совсем иная обстановка.
* * *
Самый большой вклад в изобретение аппарата сердечно-легочного кровообращения внес обладатель поистине щедрой, пусть и несколько неоднозначной души. В конце первого курса обучения в Филадельфийском медицинском колледже Джефферсона Джон Хейшам Гиббон-младший подумывал забросить медицину и стать писателем, о чем и мечтал со времени учебы в Принстоне. Его отец прагматично посоветовал ему получить медицинский диплом, заметив, что «хуже писать ты от этого не станешь» (очень знакомый, кстати, совет). Гиббон собрал волю в кулак и три года спустя, в 1927 году, получил диплом доктора медицины.
Во время интернатуры в бостонской городской больнице он начал обдумывать идею об «экстракорпоральном кровообращении». Однажды ночью его научный руководитель Эдвард Черчилль поставил его следить за умирающей молодой пациенткой, у которой после плановой операции на желчном пузыре развился обширный тромбоз легкого. Черчилль знал, что, если надрезать заполненные кровью легочные артерии и извлечь тромб (это называется легочной эмболэктомией), пациентка наверняка истечет кровью. Нельзя было и изолировать сердце, чтобы предотвратить мощное кровотечение, – без кислорода мозг получит необратимые повреждения буквально за несколько минут. Легочную эмболэктомию изобрел в 1908 году немецкий хирург Фридрих Тренделенбург, но ни один из его пациентов не выжил. «В нашей клинике двенадцать раз проводили эту процедуру, – жаловался он, – чаще ее делали мои ассистенты, но и я в том числе, и мы ни разу не преуспели». Подмечая чрезмерно высокую смертность при проведении этой процедуры, его современник, шведский хирург Гуннар Нистром, сказал: «Мы придерживаемся правила – не проводить операцию до тех пор, пока мы не будем абсолютно уверены в том, что у пациента нет ни малейшего шанса вернуться к жизни»
[31].
Попавший в хирургический аналог уловки-22
[32], Черчилль колебался. Возможно, тромб сам разойдется или развалится на части и спустится ниже, в более мелкие артерии. Возможно, другие части легких начнут работать интенсивнее, компенсируя утрату работоспособности около тромба. Он дал Гиббону установку позвать его, когда состояние пациентки станет предельно тяжелым – тогда очевидная близость смерти будет оправдывать проведение отчаянной операции. Ранним утром следующего дня, когда давление пациентки упало настолько, что она перестала реагировать на внешние раздражители, Гиббон позвал своего руководителя. Женщину тотчас доставили в операционную, но она умерла прямо на операционном столе
[33].
Хотя Гиббон был сдержанным исследователем, который чувствовал себя комфортнее при работе с пипетками, чем с людьми, он рыдал над телом этой молодой женщины. Ее смерть стала для него откровением. «Той долгой ночью, – сказал он в 1970 году, – беспомощно наблюдая за тем, как пациентка сражается за свою жизнь, в то время как ее кровь становится все темнее, а вены все сильнее вспучиваются, мне пришла в голову мысль о том, что, будь у нас способ непрерывно извлекать часть синей крови из вспухших вен пациентки, насыщать ее кислородом и позволять углекислому газу выветриться, а потом непрерывно закачивать теперь уже красную кровь обратно в артерии, то у нас был бы шанс спасти ей жизнь. Мы бы выполнили часть функций ее сердца и легких в обход тромба».
