Впервые увидеть спиральные волны в сердце в экспериментальной среде удалось Хосе Халифе и его коллегам из Сиракузского университета в 1992 году; их исследование было опубликовано в журнале Nature.
При помощи специальной камеры, способной уловить флуоресцентное свечение обработанных специальными химикатами тканей сердца собаки, они получили изображение примерно двухсантиметровой закрученной против часовой стрелки спирали. Группа Халифе обнаружила, что центр этих спиралей часто завязан на шрамы или другие негомогенные вкрапления
[56] и что они в теории могут вечно продолжать свое движение, при каждом обороте возвращая спиральную волну к полной силе, как в свое время и отмечал Майнс.
Халифе также обнаружил, что спиральная волна необязательно остается в фиксированном месте. Когда спираль крутится, она может начать отклоняться в стороны, как скользящая по столу юла, а ее центр будет выписывать замысловатые витки. Со временем волна может раскачаться настолько, что развалится на несколько отдельных спиральных волн, каждая из которых будет вразнобой стимулировать сердце, подобно тому как кипят столкнувшиеся пенные волны прибоя. Это и есть желудочковая фибрилляция, аритмия настолько неистовая и приверженная своему делу, что ее приходится в прямом смысле выбивать из сердца ударом тока. В 1897 году шотландский физиолог Макуильям писал: «Мышцы желудочков входят в состояние бессистемных сокращений, и в то же время наблюдается огромный спад давления крови. Желудочки раздуваются, наполнившись кровью, а стремительных содроганий их стенок не хватает для того, чтобы перекачать ее дальше». Погрузившись в состояние электрического хаоса, сердце (и его хозяин) быстро умирает»
[57].
В исследовании 2000 года, опубликованном в журнале «Труды Национальной академии наук»
[58], Алан Гарфинкл и его коллеги из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе с помощью специального микроскопа сделали снимки-срезы сердец свиней, чтобы показать, что во время фибрилляции спиральные волны распадались на несколько новых; они-то и приводили к хаотичной активации сердечной ткани. До сих пор достоверно неизвестно, почему спиральные волны распадаются, приводя к фибрилляции, но предполагается, что это зависит от того, насколько быстро клетки сердца способны восстанавливать возбудимость, то есть от реституции. Реституция зависит от множества факторов, но она ускоряется при отсутствии кровообращения в коронарных артериях – того самого явления, что убило обоих моих дедушек, – и при выбросах адреналина от психологических нагрузок. Какой бы ни была истинная причина, когда клетки сердца становятся более возбудимыми, спиральная волна может приобрести невероятную чувствительность к малейшим колебаниям электрической среды, подхватить побочные осцилляции и оказаться в подходящем для распада состоянии. «Нарастание» сердечной реципрокной иннервации вполне может быть тем самым свойством, что приводит к «смерти вуду» – загадочной, внезапной кончине, задокументированной антропологами, которая чаще всего происходит во время сильного эмоционального напряжения, например, если человека проклял шаман. Против таких летальных аритмий оказались эффективны бета-блокаторы – группа лекарств, препятствующих эффектам адреналина; возможно, именно поэтому Митч Шапиро, электрофизиолог больницы Бельвю, часто говорил, что в Нью-Йоркскую систему водоснабжения стоило бы подсыпать бета-блокаторов.
* * *
Исследования Майнса по реципрокной иннервации и периоду уязвимости стали вдохновением для новой эпохи в кардиологической электрофизиологии. К сожалению, он прожил недостаточно долго, чтобы увидеть, какое влияние оказали его труды на медицину. Прохладным субботним вечером 7 сентября 1914 года в лабораторию Майнса вошел уборщик; он обнаружил хозяина лаборатории лежащим без сознания на полу под лабораторным столом, подключенным к оборудованию для отслеживания жизнедеятельности. Его тотчас доставили в больницу, но вскоре после полуночи он умер, так и не приходя в сознание. Вскрытие не помогло прояснить причину его смерти, но историки медицины полагают, что его гибель наступила в результате эксперимента по периоду уязвимости, проведенному им на человеке – на самом себе. Эта версия возникла из-за лекции, которую Майнс читал в Университете Макгилла в возрасте двадцати восьми лет, за месяц до своей смерти. В этой лекции Майнс восхвалял проведение экспериментов на себе, ссылаясь на труды современников, которые в экспериментальных целях рассекали себе нервы, чтобы понять, как работает чувствительность кожи, или глотали пластиковую трубку для изучения физиологии пищеварения. Судя по всему, Майнс решил опробовать на себе свою теорию периода уязвимости. Майнс не знал о Вернере Форсмане. Он провел свой закончившийся трагедией эксперимент за пятнадцать лет до того, как великий немец провел самокатетеризацию.
10. Генератор
Когда ситуация кажется безвыходной или предполагается лишь смертельный исход, то отчаянные меры кажутся куда менее отчаянными, а если подойти к делу с умом и храбростью, то их нередко можно воплотить без вреда.
Чарльз П. Бэйли, кардиохирург, Медицинский колледж Ханнеманна, Филадельфия
– Я сказал ему, что если он что-нибудь не предпримет, то к концу года уже будет мертв, – сказал мне однажды днем по телефону Шон, выездной медбрат, курирующий на дому Джека, моего любителя носить магниты. – Что у него заглохнет сердце и у него нет времени играться в эти так называемые натуральные панацеи. – Разозленный Шон сделал паузу. – Знаете, что он мне сказал? – поинтересовался он, и с гневным отвращением процитировал: «Будет не больно?»
Я звонил Джеку, своему пациенту по клинике, примерно раз в неделю, чтобы узнать, как он себя чувствует. Несмотря на усугубление его сердечной недостаточности, он продолжал отказываться от предлагаемого мной лечения, убежденный в том, что его травки и магниты со временем подействуют. Потому что у Джека не было семьи и социальной поддержки, ему нельзя было сделать пересадку сердца. Не было никого, кто мог бы помочь ему с повседневными делами или удостовериться, что он будет своевременно посещать врачей и принимать лекарства. Единственным вариантом решения его проблемы был имплантируемый дефибриллятор за 40 000 долларов – или помещение в хоспис. Я не слышал его еще несколько дней. Потом мне позвонил Шон и сказал, что Джек снова плохо себя чувствует. Джек спал, сидя в кресле, – у него в легких собиралось столько жидкости, что каждые несколько часов он просыпался от удушья. Шон наконец-то смог убедить его на установку дефибриллятора.
