Я узнал, что липопротеин (а), наряду с некоторыми другими факторами, мог отчасти объяснять особенно высокую вероятность развития сердечно-сосудистых заболеваний и смерти от кардиологических заболеваний у жителей и выходцев из Южной Азии. Исследования показали, что у выходцев из Южной Азии более узкие коронарные артерии, чем у других этнических групп, что может приводить к ускоренному току крови и большей нагрузке на стенки сосудов, а это, в свою очередь, может спровоцировать развитие атеросклероза. Кровь выходца из Южной Азии также может содержать более мелкие и плотные частички холестерина, которые с большей вероятностью приводят к уплотнению стенок артерий. Переход на «западный» образ жизни – высококалорийная пища, низкие физические нагрузки – тоже никоим образом не способствует улучшению ситуации, а возможно, и вовсе активирует так называемые «гены бережливости», которые вызывают образование жировых отложений в области живота, таким образом повышая риск инсулинорезистентности и диабета. (Эти гены могли быть полезны при повальном голоде, но в мире, где всего вдоволь, они настоящая проблема.) Нельзя забывать о социальных и культурных факторах, которые, безусловно, вносят свой вклад в развитие сердечно-сосудистых заболеваний. Например, они точно повлияли на жизнь моей матери. Она выросла в культуре, где взрослым не полагалось тратить время на себя и заниматься упражнениями, отдыхая от работы, дома и детей. Более того, моя мать, как и многие из ее друзей-индийцев, верила в судьбу и в то, что ее будущее – и здоровье в том числе – уже предопределено. Обремененная этой фаталистической философией, она никогда не верила в то, что человек может изменить ту жизнь, что ему уготована.
Я не хотел, чтобы то, что я увидел на своем снимке КТ, стало моей судьбой. Я хотел измениться, попытаться стабилизировать, а может, и вовсе обратить уже нанесенный ущерб. Вот только что мне следовало изменить? Я уже вел достаточно здоровый образ жизни. Я профилактически принимал статин для понижения холестерина. Я пришел к выводу, что мне нужны более фундаментальные изменения.
Я позвонил своему другу Ашоку, телепродюсеру и йогу. Он предложил встретиться как-нибудь вечером после работы в индуистском храме во Флашинге. Мы встретились теплым вечером, в самом разгаре лета. Храм находился в жилом районе среднего класса, с отдельно стоящими домами на одну семью, отделенными друг от друга заборами из ржавой сетки-рабицы. У входа в храм висела табличка-напоминание для посетителей: «Здесь кокос не разбивать». Когда я пришел, там как раз заканчивалась молитвенная церемония. Мужчина в белой набедренной повязке-дхоти звонил в колокольчик и прочувствованно напевал: «Шанти, шанти, шанти…» Я заметил в храме Ашока, пузатого мужчину средних лет в бежевой длиннополой пижамной рубахе-куртке; на его лбу красовался мазок красной пасты. Склонив голову, он целеустремленно перемещался от одной увешанной цветочными гирляндами статуи к другой, опускаясь перед каждой на колени, чтобы пробормотать несколько слов. Когда он закончил, он подошел ко мне и пожал мне руку. Мы спустились вниз по лестнице в столовую, заказали блинчики доса и густой сладкий напиток ласси и в ожидании еды уселись за стол, напоминающий те, что стоят в кафетериях.
Мне хотелось объяснить Ашоку, почему я захотел встретиться с ним, но он, казалось, не жаждал никаких объяснений. Он сидел, спокойно осматривая происходящее в оживленной комнате. Мы какое-то время вежливо поболтали о том о сем, а потом я рассказал ему про свой снимок. Нахмурившись, он выслушал меня с серьезностью настоящего психоаналитика.
– Мне всегда казалось, что ты ко всему очень серьезно относишься, – наконец сказал Ашок. Он ничуть не сомневался, что результаты моего КТ были следствием именно этой черты. – Тебе нужно научиться выбрасывать все из головы.
Я рассмеялся:
– И как же это делается?
Он посерьезнел:
– Йога, медитация, прогулки в парке; без разницы, главное, чтобы помогало. Пока ты этим занимаешься, будет казаться, что ты попусту тратишь время, но на самом деле это самое ценное время, потому что в это время ты выстраиваешь весь свой день.
Я несколько раз пробовал йогу. Когда мы с Соней только поженились, мы ходили в неряшливую студию в Трибеке, где старая женщина с ожерельем-четками заставляла нас стоять в некомфортных позах и при этом смотреть в точку на обшарпанной стене. После этого я и правда чувствовал себя более расслабленным (я предполагал, что это связано с острым газовым алкалозом, вызванным глубоким, медленным дыханием), но быстро забросил эту практику.
Ашок посоветовал мне попробовать еще раз:
– Воспринимай этот снимок как благо, – ободрил он меня. – Он позволит тебе найти способ стать более спокойным. Твой разум, твои мысли не властны над тобой, но при этом ведут себя так, словно они твои хозяева. Выйди за пределы своего разума. Только там ты будешь воистину свободен.
* * *
Таким образом я оказался в Морристауне, в штате Нью-Джерси. Центр Орниша находился в крупном офисном комплексе недалеко от лесной дороги. Гигантские дубы уже скидывали свои листья в огромные цветастые груды. Кэрол, практикующая сестра, курирующая программу, встретила меня у стойки администрации при входе.
– Нам достаточно часто звонят молодые индийцы, – сказала она по телефону, когда я договаривался о посещении.
В этот день занятия уже закончились, и Кэрол провела для меня экскурсию по центру: показала мне кухню с полированными столешницами, где участники программы в течение часа вместе ели вегетарианский обед; спортзал, где под присмотром двух практикующих медсестер и тренера-физиотерапевта несколько самых активных участников программы по-прежнему работали на беговых дорожках; комнату управления стрессом с расставленными по кругу стульями и еще разложенными на полу ковриками для йоги.
Кэрол рассказала мне, что у ее отца в семьдесят лет диагностировали сердечное заболевание. У него болело плечо; стресс-тест ничего не показал, зато на коронарной ангиографии обнаружилась настолько запущенная стадия поражения трех венечных сосудов, что уже не было никакого смысла проводить хирургическое лечение или ангиопластику.
– Его жизнь висела на волоске, – сказала она. Оказавшись в безвыходном положении, ее отец попробовал заниматься по программе Орниша. Он придерживался ее в течение двух месяцев, прежде чем скончался от внезапной аритмии. Несмотря на горькие обстоятельства знакомства с программой, Кэрол с тех пор неизменно работала исключительно в превентивных кардиологических программах, основанных на исследованиях Орниша.
У себя в офисе Кэрол показала мне ангиограммы участников программы, у которых уменьшилось поражение коронарных артерий.
– Когда люди говорят о программе Орниша, они, как правило, подразумевают диетический рацион, – пояснила она. – Хотя на самом деле в программе особенно важна именно социальная поддержка и работа над управлением стрессом.
Пациентам часто не хотелось участвовать в групповой терапии, сказала она.
– Некоторые просят форму отказа. Им не хочется раскрываться перед посторонними людьми. А потом именно групповая терапия становится для них самой любимой частью программы.
