Прогноз для Карлы был озвучен так же буднично, как и прогноз погоды в серый февральский день. Не будь у младшей медсестры таких румяных щек, Карл мог бы подумать, что это робот, у которого почти кончился заряд аккумулятора.
– Но ведь она очень… э-э, старая, – сказала женщина, немного подумав.
Если бы существовали особые медали, которые вручают невыразительным краснощеким медсестрам с лиловыми заколками в седеющих волосах, то этой первой выдали бы сразу комплект, чтобы она могла устроить выставку на своей необъятной груди.
Он осторожно открыл дверь в комнату Карлы, ожидая увидеть распростертое на кровати, одетое в длинное белое платье, бледное умирающее существо, но ничего подобного не было. Карла правда лежала на кровати, но голова была под подушкой, а одета она была в свое легендарное кимоно, которое выиграла пятьдесят лет тому назад, поспорив, кто из женщин, работавших вместе с ней в баре, сможет поцеловать большее количество мужчин в возрасте от пятидесяти лет и старше в течение двадцати минут. По рассказам, от нее не ускользнул ни один мужчина соответствующего возраста в той пивнушке и двадцати метрах вверх и вниз по улице.
Медсестра прикрыла фру Альсинг, отчего умирающая зашевелилась под подушкой.
– Да, она очень слаба, и нам пришлось отобрать у нее коньяк. Конечно, она протестовала, но мы же не можем допустить, чтобы в свидетельстве о смерти было написано, что она до смерти напилась.
После этого она убрала подушку, и веки умирающей приоткрылись. Затуманенными глазами женщина посмотрела на Карла так, словно это архангел Гавриил, который пришел за ней.
Она попыталась что-то сказать, Карл прищурился и стал внимательно слушать. Если он пропустит ее последнее слово, Вигга никогда ему этого не простит.
– Да, Карла, это Карл пришел к тебе. Ты устала, тещенька? – Вопрос был дурацким, он сам это понимал, но беседа у ложа умирающих не была обязательной темой в полицейской школе.
Снова какие-то свистящие звуки, словно она испускала свой последний вздох.
Он приложил ухо к ее сухим губам.
– Я слушаю, тещенька. Скажи еще раз.
– Это ты, дружок, мой маленький полицейский? – едва слышно произнесла она.
Он взял ее за руку.
– Ты же знаешь, это я, Карла. Твой друг навеки. – Он сказал это бархатным голосом, как всегда говорят в мелодрамах.
– Выгони эту чертову ведьму! – прозвучало вдруг тихо, но очень отчетливо.
– Что она говорит? – спросила младшая медсестра, стоявшая в изножье кровати.
– Она хочет помолиться в последний раз наедине со мной.
– Она так много сказала?
– Да. Мы говорили на эсперанто.
Это произвело на женщину сильное впечатление.
В тот же момент, как она захлопнула дверь, из-под одеяла появилась высохшая рука и вцепилась в руку Карла.
– Она хочет убить меня, ты знаешь это? – прошептала она. – Арестуй ее.
Карл снисходительно посмотрел на нее:
– Я не имею права, Карла, пока она этого не сделает.
– Тогда я позвоню и скажу, что она это сделала.
– Отлично, Карла, прекрасный план.
– У тебя подарок для меня? – Она жадно протянула руку к пластиковому пакету.
Карл подтянул пакет поближе к себе, и раздался плеск.
– Там булькает! – воскликнула она на удивление осознанно.
Одним прыжком Карл оказался рядом с умывальником, выхватил бутылку и бросил пакет в умывальник. Пробка сидела в горлышке неплотно.
– НЕ-Е-ЕТ! – донесся вопль с ложа умирающей. – КРАСНОЕ ВИНО! – Она наполовину поднялась в кровати и протянула руку.
«What the hell!»
[38] – подумал Карл и отдал ей бутылку.
Если бы Асад при этом присутствовал, то рассказал бы какой-нибудь эпизод из жизни верблюдов, потому что Карла пила так, будто две недели бродила по пустыне. Метаморфоза была столь разительной, что исповедь перед кончиной надо было бы отложить.
На обратном пути он все еще слышал звуки ее дребезжащего сопрано, нечто вроде оперной арии.
– Что там происходит? – спросила одна из санитарок, мимо которой Карл шел к выходу.
– О-ох, это фру Карла Альсинг поет свою лебединую песнь, – произнес он. – Но надо быть готовым к тому, что песнь будет длинной и тяжелой.
– Асад заедет за мной перед рассветом, Мона, – сказал он, оказавшись наконец в постели.
– Ты ведь скоро вернешься? – осторожно спросила она.
Он приподнял ее рубашку и погладил живот.
– Мы же договорились. Конечно скоро.
– Я боюсь, Карл. – Он погладил ее по щеке и прижался лицом к округлившемуся животу. Она дрожала.
– Не волнуйся, Мона. Я уверен, что все будет хорошо. Будь осторожна, обещаешь мне?
Медленно кивнув, она отвернулась.
– Кто будет беречь меня и малыша, если с тобой что-то случится?
Карл вскинул брови.
– Я всего лишь на пару дней во Франкфурт, Мона. Что может со мной случиться?
Она пожала плечами:
– Многое. На немецких автобанах люди ездят как сумасшедшие.
Он улыбнулся:
– За рулем будет не Асад, успокойся.
Она глубоко вздохнула:
– А еще эта история с Асадом, мертвой женщиной и его семьей.
Карл отодвинулся от живота и посмотрел ей прямо в глаза.
– Что ты об этом знаешь?
– Я разговаривала с Гордоном. Он позвонил перед тем, как ты вернулся.
Чертов идиот. У него не было ни малейших полномочий рассказывать ей про это.
– Я понимаю, о чем ты думаешь, но это не его вина, Карл. Я сама расспрашивала его. Он хотел, чтобы я ему помогла в одном трудном деле.
– Ты о том сумасшедшем парне?
– Да. Гордон рассказал о числе двадцать один семнадцать и об убитой женщине. И про историю Асада, про его семью, про их похищение. И про то, зачем вы поедете в Германию. – Она схватила его за руку. – Найди их, но вернись живым, любимый, обещай мне это.
– Да, конечно.
– Скажи так, чтобы я тебе поверила. Ты обещаешь?
– Да, Мона. Обещаю. Если мы их найдем, то я передам немецкой полиции всю трудную часть работы.
Она откинулась на подушку.
– Ты знаешь, что Мортен вернулся с Харди из Швейцарии?
– Вот черт, не знаю. Когда это случилось?
Почему они не позвонили ему, не рассказали, как там все?
– Вчера. Харди уже лечат. Но говорят, что не уверены в результате. Настроение у них не радостное, мне так показалось.
