– Я чувствую себя так, словно заболел. И возможно, я действительно болен. А как Мона?
– Когда я оказался в больнице, она уже спала, но ей нехорошо. Возможно, она потеряет ребенка, но там делают все, чтобы стабилизировать ситуацию. Слишком рано говорить, чем кончится.
Он замолчал, и не было никакого желания прерывать долгую паузу.
– Да, мне очень жаль, Асад, – продолжил он наконец. – Если будут позитивные сдвиги у Моны завтра или послезавтра, я вернусь, обещаю.
Асад ничего не ответил. Послезавтра – такое далекое будущее, что говорить о нем бессмысленно, возможно, оно и вовсе не случится.
– Я думаю, что ключом является Хамид, – сказал Асад.
– Хамид? Почему он?
– Слишком много пунктов списка связаны с ним, мне так кажется. Как ты сам понял по видео из мюнхенской квартиры, он выглядит совершенно не так, как типичный араб: стриженые волосы, западная одежда. Я думаю, что он постоянно живет в Германии, в отличие от Галиба. Кто-то должен был заботиться, чтобы все шло как по маслу. Аренда автобуса и дома во Франкфурте, сбор группы, надежное размещение в Берлине. И еще я думаю, что это он нашел фотографа в Мюнхене, Мустафу во Франкфурте и обращенного в ислам немецкого капитана, который убил Мустафу.
– Хорошо… – произнес Карл и внезапно остановился, словно хотел сказать что-то еще, но передумал.
– В чем дело? – спросил Асад, подождав с полминуты.
– Ты считаешь, что Хамид мог найти Мустафу, хотя жил во Франкфурте? – В голосе Карла звучало сомнение. – Об этом что-нибудь написано в отчете службы безопасности? Прошло уже более суток после смерти парня, так что сотрудники Вебера, вероятно, накопали что-нибудь, и их отчет стоит почитать.
– Я уже читал его сегодня днем и не стал умнее. Они допросили родителей Мустафы, и, конечно, те ничего не знали о том, как их сын радикализировался и попал в эту историю. Он был самым обычным мальчиком, которого по непонятным причинам заставили сделать то, что он сделал, так они сказали.
– Ну и ну. Вы с таким раньше встречались? Самый обычный мальчик и родители в шоке, ничего не понимают. Мне кажется, тебе надо разбудить Герберта Вебера и выяснить, что еще удалось узнать после этого.
– Если у них появились новые наводки, то люди Вебера, вероятно, уже пошли по этому следу?
– Правильно, Асад. Но ведь люди Вебера не то же самое, что ты, правда?
Опять эта тягостная пауза. Как, черт побери, реагировать на нее? И разве Карл не знает, что лесть от лукавого?
– Что бы ты ни делал, береги себя, Асад. Я позвоню завтра. Спи спокойно!
И Карл положил трубку.
– Нет, я еще не ложился. Спускайся на первый этаж, я сижу в баре. Какого черта я буду спать после всех последних событий?
Голос Герберта Вебера по телефону звучал почти нормально. Но когда Асад нашел его на табурете в баре у окна на улицу, алкогольные пары от него могли бы обезвредить любую инфекцию. Глаза почти закрыты, безо всякой возможности сфокусироваться. Это был человек, который никогда раньше не терял своих сотрудников во время операции.
– Я хотел бы еще раз прочитать рапорт о допросе родителей Мустафы, – сказал Асад.
Вебер покачал головой:
– При себе у меня, сам понимаешь, нет такого документа.
Смех у него был тоненький и казался невероятным для такого крупного человека. Все сидевшие в баре покосились на него.
– А у кого есть?
Вебер поднял палец.
– Одну минуту, – произнес он и лениво порылся в карманах. – Вот, – сказал он как-то в нос и протянул Асаду свой мобильник. – Посмотри в «джимейл», пароль четыре-три-два-один, «допросмустафа».
«Джимейл» и самый распространенный пароль в мире! Этот офицер безопасности руководил расследованием?
– Это не отчет, Асад, а гораздо лучше. Это видеозапись самого допроса. Перешли его на свой адрес, а теперь закажи мне порцию коньяка. Возьми и себе тоже. Тебе, похоже, не помешает.
– Я не пью алкоголь, Герберт, но все равно спасибо.
Он переслал файл и нашел для себя тихий уголок на диване рядом со стойкой портье.
Уже через десять минут ему стало тяжело смотреть. Родители Мустафы были убиты горем. Они рвали на себе одежду и по-арабски призывали своего пророка дать им утешение. Менее двадцати минут тому назад им в дверь позвонили и сообщили о смерти их возлюбленного сына и его поступке. Это было худшим моментом в их жизни.
Асаду захотелось перемотать запись вперед, но у него было впечатление, что полицейские внесли в отчет не все, и поэтому он особенно внимательно вслушивался в слова родителей. Большей частью перевод следовал за их словами, но иногда перебивал их. Было видно, что переводчик привык к своей работе, потому что душевное состояние родителей совсем не задевало его. Когда родители снова и снова восклицали, что любят сына и горюют по нему, он это отбрасывал и говорил только то, что не было сказано раньше. Неудивительно, что люди Вебера тоже не почувствовали к ним сострадания.
Когда подошли к вопросу, с кем Мустафа общался и где мог радикализироваться, мать так затрясла головой, что платок соскользнул на плечи.
– Мустафу никто не радикализировал, – плача сказала она. – Он никому не мог причинить вреда, он никуда не ходил без отца. Он учился в школе и в мечеть ходил только с отцом.
– Мы не понимаем, что произошло, – рыдал отец. – Он был здоровым мальчиком и занимался спортом, как и я. Он был очень-очень сильным и боксировал на высоком уровне, потому что надеялся стать профессионалом. Мы гордимся…
Тут он остановился. Говорить было слишком тяжело.
Он поднялся так резко, что выплеснулся чай из чашек на столе. Через двадцать секунд вернулся, держа в руках серебряный кубок размером с графин для вина.
– Вот! Первый приз в среднем весе. Он победил во всех схватках техническим нокаутом.
Отец вытер слезы и поднес кубок к телекамере. Губы у него дрожали.
– Мустафа всегда знал, как тренироваться, каким должно быть питание. Он был умным добрым мальчиком. О-о-о, что мы наделали?
Его рука немного опустилась, и стала видна надпись, выгравированная на кубке.
Асад остановил запись, вернулся на несколько секунд назад: «Турнир юниоров 2016. Легкий вес, Висбаден – Берлин».
Асад замер.
– Это его первая победа в турнире, а в прошлом году он еще раз победил в Берлине, но только в среднем весе. У нас был такой хороший день – у него, и у меня. – Отец снова разрыдался. Подошла жена и обняла его.
Асад обдумал то, что увидел, потом встал. Поднял руку, чтобы помахать на прощание Веберу, но тот сидел, привалившись к окну и ни на что не реагируя.
Асад вспоминал.
Прошло уже несколько дней после того, как Асад посмотрел видео, снятое Синей Курткой в Мюнхене. Закрыв глаза, он мог вспомнить изображение, которое его одновременно беспокоило и внушало надежду. Сцена была такая. В сумрачной комнате немецкого фотографа Галиб и Хамид вели доверительную беседу. Хамид появился в этой истории впервые. Он производил впечатление решительного человека, к которому Галиб относился явно с большим уважением. В какой-то момент они, несмотря на серьезный тон разговора, засмеялись, на это он обратил внимание уже тогда, а теперь вспомнил почему. Хамид хотел проиллюстрировать что-то в разговоре. Что именно, Асад не расслышал. Хамид вскочил и, пританцовывая, нанес несколько ударов, как профессиональный боксер. Это было неожиданно в середине спокойного разговора, как показалось Асаду. Значит, Хамид – старый боксер? И он познакомился с Мустафой в связи с этим?
