После каждых родов я должна оформлять документы, и это занимает не менее двух часов. Поэтому каждый новый пациент за смену – это еще и плюс два часа помимо самих родов.
Моя смена подходила к концу, и я больше ничего не слышала. Ребенка увезли на каталке, и я отправилась оформлять документы, что занимает около двух часов на каждую пациентку. Я заботилась о Диане изо всех сил, но едва могла смотреть на нее. Инцидент вымотал меня до предела. Если бы я провела еще немного времени в обществе этой женщины, не знаю, что бы я сделала с ней. На мой взгляд, она была на сто процентов ответственна за то, что причинила вред ребенку.
Я знала, что сердцебиение ребенка нестабильно, как только увидела густые, грязные воды. И все же, когда проблема окончательно подтвердилась, пациентка все еще не слушала врача. Если бы мы вытащили младенца в течение часа или двух после ее прибытия, он, скорее всего, был бы совершенно здоров. Вместо этого Диана и Майк столкнулись с неопределенным будущим ухода за ребенком с поврежденным мозгом. Мне было жаль не их, а бедного невинного малыша, которому они причинили вред. Маленькую девочку отправили в другую больницу, где имелось соответствующее оборудование для продвинутого охлаждения, но у меня не хватило духу последовать за ней. Мне было невыносимо слышать, чем закончится их история, потому что, на мой взгляд, все могло быть совсем по-другому.
Дело в том, что матери не всегда понимают, что происходит, и некоторые активно вредят своим детям еще до их рождения. Я привыкла иметь дело с роженицами, которые пили, употребляли наркотики либо делали и то и другое. Многие из них были честными, и признались бы, если бы употребляли. В большинстве случаев женщины не могли скрыть нездоровых пристрастий, потому что уже стояли на учете в социальных службах, и все было зафиксировано в их записях. Если пациентки находились под наблюдением, мы имели доступ к результатам анализов на наркотики, которые показывали, употребляли ли они их во время беременности. Но другие не признавались из страха, что у них отберут ребенка. Хотя все равно можно было сказать наверняка. Чрезмерное употребление алкоголя во время беременности способно привести к фетальному алкогольному синдрому (ФАС), который ясно виден с момента рождения ребенка. Глаза расположены дальше друг от друга, и у таких детей обычно тонкие губы, маленькая голова и сглаженный желобок между верхней губой и носом. При рождении у них недостаточный вес. Если мы подозреваем, что младенец страдает ФАС, сразу же направляем семью в социальные службы. Но в большинстве случаев родители уже известны там и находятся под наблюдением консультантов.
Мне попадались роженицы, находящиеся в состоянии наркотического опьянения. Между тем любое подобное вещество опасно для ребенка и может его убить.
Употребление кокаина во время беременности становится все более распространенным, и, конечно, наркотик оказывает негативное влияние. Воздействие кокаина может привести к тому, что отслойка плаценты произойдет до рождения ребенка, лишив его кислорода и кровоснабжения. Даже марихуана не безвредна. Некоторые женщины все еще курят ее, даже когда рожают. Они уходят из палаты и возвращаются сонными и с красными глазами. Мы знаем, что пациентки под кайфом, но они всё отрицают. Марихуана может повлиять на сердечный ритм ребенка, ускорить его, это состояние известно как тахикардия. А что касается более тяжелых наркотиков, то нет ничего более душераздирающего, чем видеть, как новорожденный ребенок уходит из жизни. Их ужасные, пронзительные крики, эхом разносящиеся по коридорам, ни с чем не спутаешь.
К нам доставили одну двадцатитрехлетнюю героиновую наркоманку, у которой на тридцать первой неделе развилось осложнение беременности, и мы поместили ее в палату для наблюдения. Я дежурила в ночную смену и, обойдя всех пациенток, заметила, что Джули пропала.
– А где Джули Лайонс? – спрашивала я коллег.
Никто ее не видел, и, похоже, женщины не было ни в одной из палат. Я серьезно беспокоилась: Джули определенно являлась нестабильной личностью, и мы были обязаны присматривать за ней, пока она находилась под нашей опекой.
– Похоже, она сбежала, – вздохнула Джен, ординатор родильного отделения в тот вечер.
– Что же нам делать? – спросила я.
– Что ж, попробуем дать ей час или около того, посмотрим, появится ли. И если не вернется к полуночи, мы позвоним в службу спасения, чтобы сообщить об этом происшествии. Возможно, придется вызвать полицию.
В 23:50 Джули вернулась в палату – вернее, прокралась. Полагаю, она думала, что мы ничего не заметим.
– Джули! – крикнула я в коридоре, заметив, что она пытается незаметно проскользнуть в палату.
– О да, привет, – протянула та. – Э… Как вас зовут?
– Пиппа. Помните?
– Хм-м-м.
Джули вышла из палаты в нормальном состоянии, но вернулась совершенно не в себе: глаза остекленели, она двигалась очень медленно, а речь была невнятной.
– Где вы были, Джули? – небрежно спросила я.
– О, там… Снаружи… Прост болтала с друзьями, – сказала она, полузакрыв глаза.
– Вы что-нибудь принимали? – поинтересовалась я.
– Нет, – пациентка медленно помотала головой и слегка покачнулась в такт движению.
– Вы уверены?
– Да. Прост хотела принять ванну. Все в нрме?
– Да, хорошо, Джули. Скоро увидимся.
Я обсудила ситуацию с Джен, которая сказала, что мы должны присматривать за пациенткой. Поэтому позволила Джули принять ванну, пока сама присматривала за женщиной на ранней стадии родов в другой палате. Затем, в 00:15, я пошла проверить Джули и постучала в дверь ванной. Никакого ответа. Я подергала ручку. Заперто! Ой-ой. Это плохо. Я пошла за Джен, она принесла свой мастер-ключ и быстро отперла дверь, и тут мы увидели настоящую кровавую бойню.
Это было похоже на сцену из фильма Квентина Тарантино: Джули лежала в ванне без сознания, и только нос ее торчал над водой темно-малинового цвета. Окурки сигарет плавали в воде рядом с обмякшим телом, и бритва свободно болталась в ее пальцах на внешней стороне ванны.
Боже мой! Что происходит? Она мертва?
Иногда врачи вынуждены защищать детей от их же матерей. Причем не всегда матери не понимают, что вредят.
Какое-то мгновение я пыталась осознать случившееся, а потом увидела порезы на животе девушки. Она полосовала себя лезвием по брюшной полости в странной попытке самостоятельно сделать кесарево сечение. Мы с Джен бросились вперед и рывком подхватили Джули за руки, вытаскивая из воды. Я нажала на кнопку экстренного вызова, и вся команда ввалилась в ванную.
– Джули! Джули! Вы не спите? – крикнула я, когда коллега положил полотенце на порезы и сжал их, пытаясь остановить кровотечение.
Тем временем Джен убедилась, что у женщины чистые дыхательные пути, и поддерживала ей голову. Четвертая акушерка проверила показатели, а пятая позвонила ординатору. Как только Джули начала приходить в себя и ее состояние стабилизировалось, мы положили ее на реанимационную койку и стали ждать врачей. Мы работали тихо, но быстро, чтобы позаботиться о самых тяжелых травмах. В такие моменты все сводится к тому, чтобы сохранять бесстрастное выражение лица и оставаться спокойным и собранным. Даже в самых опасных чрезвычайных ситуациях вы работаете как сплоченная команда, зная, что все специалисты, которые должны быть там, уже на месте, и только потом, дома, позволяете себе плакать. Позже мы выяснили, что порезы у Джули были недостаточно глубокими, чтобы добраться до матки, но это был пугающий опыт. И врачи вызвали команду по психическому здоровью матери, чтобы осмотреть ее на следующий день в палате, прежде чем перевести женщину в психиатрическое отделение для профессиональной помощи. У Джули явно было неспокойное прошлое, и она страдала. Я надеялась, что теперь она получит поддержку, в которой так отчаянно нуждалась.
