– Прекрати шутить! Мне грустно, Уилл. Мне грустно из-за выкидыша, и это нормально. Это нормально – грустить. Тебе не нужно пытаться меня развеселить. Что ненормально, так это притворяться, будто все случившееся не имеет никакого значения.
– Я не притворяюсь, – огрызнулся он.
– Да неужели? Так что, тебе плевать? Ты действительно думаешь, что это не важно? Полагаю, это означает, что ты никогда по-настоящему не хотел ребенка.
На мгновение Уилл выглядел ошеломленным, как будто я дала ему пощечину. Из-за моих слов у него в глазах заблестели слезы.
Все люди боятся боли, но иногда, пытаясь от нее защититься, мы строим стены, закрывающие нас и от всего хорошего.
– Хотел! Не говори так. Никогда, твою мать, так не говори! Я действительно хотел этого ребенка. И до сих пор хочу… – и он рухнул, соскользнув по стене на пол.
В конце концов я сорвала с него маску безразличия. Я подошла к тому месту, где он сидел, обхватив голову руками и всхлипывая. Я села рядом с Уиллом, положила голову ему на плечо, и мы вместе заплакали.
Забавно, какие стены мы строим, чтобы защитить себя от боли. Иногда они полезны, но часто служат только для того, чтобы изолировать нас от настоящих эмоций и помешать жить полной жизнью. Мы все время закрываемся разными способами. Я видела, как женщина отказалась держать своего ребенка: страх мешал ей чувствовать. Иногда я задавалась вопросом, не так ли все было и для моей мамы. Я знала, что в глубине души она хотела радоваться за меня, но в течение стольких лет она являлась главным человеком, на советы, любовь и поддержку которого я рассчитывала. Мама постоянно напоминала мне, что она всегда заботилась только о моих интересах. Теперь я отправилась во взрослый мир: влюбилась, купила дом, езжу в путешествия, – приняла все эти важные решения без нее. И она боялась, что без ее руководства и поддержки я оступлюсь и сделаю неправильный выбор. Страх помешал матери разделить мое счастье. Но я наслаждалась жизнью – и даже если я совершала ошибки, они были моими. Я всегда буду нуждаться в маме, но была более чем готова двигаться вперед на своих условиях.
10. Вода, вода повсюду!
Не знаю, кто чувствовал себя более неловко: женщина, стоящая на четвереньках на каталке, или я, присевшая позади, засунув руку глубоко ей во влагалище, когда мы вместе мчались по коридору. На самом деле в тот момент не имело значения, что мы обе чувствовали. Важно было как можно быстрее попасть в операционную, не вынимая руки. Это могло бы показаться странным любому случайному наблюдателю, заметившему нас, когда мы катились по коридору, но на кону действительно стояла жизнь.
– БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ, ПОЖАЛУЙСТА! – крикнул один из четырех членов команды, двое из которых быстро неслись по инерции от каталки, а двое других бежали рядом. – Осторожней!
До этого момента, еще минут пять назад, роды протекали вполне нормально. Это был второй ребенок Эби, и ей назначили индукцию. После того как пациентке удалили акушерский пессарий
[25], я разорвала околоплодный пузырь, чтобы усилить схватки. И тут я увидела ее – пуповину! Пуповина – это не то, что хочется увидеть, прежде чем пациентка родит. Подобное обычно случается только у женщин с полигидрамнионом (причудливый медицинский термин для ситуации, когда буквально у роженицы «слишком много вод», еще можно сказать «многоводие»). Обычно мы обнаруживаем эту проблему на обследовании, но Эби не наблюдалась у врача с двадцатой недели, поэтому патологию не заметили. Если бы мы знали о многоводии, то провели бы искусственный разрыв плодного пузыря – мы проводим такую процедуру, чтобы околоплодные воды у беременной женщины отошли в присутствии врачей.
Если во время родов вы сначала видите пуповину, а ребенка еще нет, все очень плохо. Выходя вслед за ней, ребенок может ее пережать и перекрыть себе кровоснабжение.
Избыток вод означает, что у ребенка слишком много места для движения в утробе и он может оказаться в разных странных положениях. Таким образом, когда околоплодный пузырь разрывается, это может привести к «выпадению пуповины», то есть к ситуации, когда она движется вниз по родовому каналу и выходит первой. Это плохо. Очень плохо. Потому что, если она выпала, голова ребенка будет опускаться следом, раздавливая пуповину и потенциально перекрывая кровоснабжение, из-за чего он может лишиться кислорода. Это очень опасное осложнение. Вот почему, если мы знаем, что у женщины многоводие, то стараемся пристально наблюдать за ней и доставляем в больницу как можно быстрее. И если в какой-то момент мы видим пуповину во время родов, то знаем, что пациентке нужно немедленное кесарево сечение (если только роды не неизбежны). А пока наша главная задача – держать голову ребенка подальше от пуповины.
Я только что разорвала околоплодный пузырь Эби, длинная петля упала вниз, и мое сердце подпрыгнуло. Эби лежала плашмя на кровати, а моя рука тут же вонзилась внутрь ее, чтобы освободить голову ребенка от пуповины. Я попросила мужа пациентки нажать кнопку экстренного вызова. Моя рука лежала на голове ребенка, отталкивая ее назад, чтобы снять давление. В таком положении я и должна была оставаться, пока консультант благополучно не достанет младенца.
– Вы в порядке? – крикнула я Эби.
– Да, конечно… Что происходит?
– У вас выпадение пуповины, – объяснила я. – Пуповина появилась первой, так что теперь мне важно держать руку на голове ребенка, чтобы убедиться, что не будет перекрыто кровоснабжение. Нам придется ехать прямо в операционную на кесарево сечение, чтобы благополучно вытащить ребенка. Хорошо?
– Ладно, ладно… – Эби казалась спокойной и сдержанной. – Только бы ребенок был в порядке.
– Вот именно. Мы сделаем все возможное, чтобы ребенок был в безопасности, Эби.
Я забралась на кровать, и нас обеих перевернули на четвереньки (ну, я была на трех конечностях). Мы вместе покатились в операционную, пока моя рука крепко держала шейку матки Эби. Команда работала быстро, закрыв нас хирургическими шторами, пока анестезиолог вводил спинальную анестезию. Теперь Эби лежала на спине, перед ней находилась ширма, а я, покрытая горячей испариной, сидела на краю кровати, наклонившись вперед. Когда на меня направили свет, я почувствовала, что влажные пятна под мышками стали больше, а на лбу выступили капельки пота. Окруженная шторами и лампами, я почувствовала приближение приступа клаустрофобии и подумала, что могу упасть в обморок.
– Шейла! – прошептал я санитарке, стоявшей рядом со мной. – П-с-с-с… Шейла!
– Пиппа? Это ты? – она не могла видеть меня из-за штор, но узнала мой голос.
– Да. Смотри, я тут таю. Не могла бы ты сделать мне одолжение, пожалуйста? Возьми одну из мисок и помаши ею надо мной.
