– Луиза, ты можешь найти кого-нибудь, чтобы прикрыть меня? – попросила у координатора родильного отделения через пять часов после начала смены.
– Зачем? – поинтересовалась она.
– Мне нужно сцедить молоко.
– Э… Тебе обязательно делать это сейчас?
– Да! Мне больно. Серьезно, мне нужно это сделать. Мои груди так набухли от молока, что стали почти твердыми.
– Ну… Могу я отпустить тебя через полчаса? – рассеянно спросила она.
– Нет. Ну же, Луиза, мне нужно сцедить сейчас, или я залью молоком эту прекрасную роженицу! – я пыталась обратить все в шутку, но внутри у меня все кипело. Мы же акушерки, ради всего святого! Почему же мне так трудно кормить грудью?
Наш роддом горой стоял за грудное вскармливание. При этом мне каждый раз приходилось унижаться, выпрашивая 20-минутный перерыв для сцеживания молока.
Это был не единственный раз. На самом деле мне становилось все труднее сцеживать молоко на работе, потому что команда менеджеров заставляла меня чувствовать огромное неудобство даже за то, что я спрашивала. Я просто хотела лучшего для моего ребенка, и у меня было полное право каждые шесть часов делать двадцатиминутный перерыв, чтобы сцедить молоко. Но по тому, как они реагировали, можно было подумать, что я только что попросила переспать с их мужьями!
– Неужели? Сейчас? – переспрашивали менеджеры, маниакально листая свои папки, чтобы понять, есть ли у них свободные руки, готовые взять на себя мои обязанности.
– Да, сейчас, – отвечала я, чувствуя себя виноватой за то, что бросаю их в беде, но также испытывая физический дискомфорт от чрезмерно переполненной груди.
Почему это всегда было так трудно? Мы активно продвигаем подход «грудное вскармливание – это лучше всего», и все же мне не давали времени это делать. Я знала, что, в сущности, координаторы ни в чем не виноваты: из-за нехватки персонала они сами находились под большим давлением и всегда старались изо всех сил.
– Может быть, мне отдуваться за тебя самой? – часто отвечал кто-нибудь из них. Координаторы не должны были прикрывать нас, но в те дни не имелось никакой альтернативы. И мне, конечно, приходилось просить их дважды за двенадцатичасовую смену.
– Опять? Так скоро?
– Ну, либо так, либо я сама заскочу домой, чтобы покормить ее. Выбирайте! – я мило улыбалась, но в душе была искренне расстроена тем, что меня снова заставили чувствовать себя виноватой из-за того, что должно являться естественным правом.
Я не осуждала их, седьмую группу, – это была не их вина, что нам не хватало рук. Кто же в этом виноват? Мне хотелось обвинить восьмую группу, которая, казалось, была совершенно против идеи должным образом прикрыть меня на время, необходимое для сцеживания, но какое финансовое давление они испытывали? Кто бы ни был в ответе за происходящее, печальная ирония, что родильное отделение было неподходящей средой для кормящей матери, не ускользнула от меня.
В нашей больнице была менеджер, которая однажды отчитала меня за «неправильные» носки на работе.
Одной из координаторов-«синерубашечников» была особенно резкая женщина по имени Лина, которая уже отчитала меня за то, что я надела не те носки, и даже однажды остановила меня в коридоре, чтобы сказать: «О, я слышала, ты больше не сцеживаешь, Пиппа. Тогда все в порядке», – и зашагала прочь. Если бы она остановилась достаточно надолго, чтобы дождаться ответа, то услышала бы, как я сказала: «Нет, я все еще сцеживаю». Но тогда ее не особенно интересовал мой ответ.
Из-за подобного отношения я чувствовала себя отвратительно. Через два месяца после возвращения на работу, когда Бетти было четырнадцать месяцев, я призналась Уиллу, что вряд ли смогу продолжать кормить грудью.
– В наши дни и так трудно получить перерыв, не говоря уже о том, чтобы урвать двадцать минут, пока я буду сцеживать, – сказала я ему. – Меня просто заставляют чувствовать себя ужасно из-за этого.
– Все в порядке, – успокоил меня Уилл. – Ты проделала потрясающую работу. Ты сделала все возможное для кормления, Пип, и давай посмотрим правде в глаза, тебе было нелегко с маститом. Так что не беспокойся.
– Знаю. Я просто жалею, что перестала кормить грудью не по собственному желанию.
В общем, мне действительно не на что было жаловаться. Я была рада снова оказаться на работе, среди друзей и коллег, занимаясь любимым делом. Конечно, произошли перемены, но ничего такого, с чем я не могла бы справиться. И как и прежде, не было двух одинаковых дней.
* * *
Однажды ясным сентябрьским утром полиция привезла индианку на позднем сроке беременности. Она казалась хорошо воспитанной и вежливой, но невероятно испуганной, ее взгляд метался к двери всякий раз, когда девушка слышала, как она открывается. Полицейские объяснили, что привезли Парван из Бирмингема, так как она охранялась по программе защиты свидетелей. Парван была родом из Индии, но в прошлом году вышла замуж за индийца из Великобритании на официальной церемонии бракосочетания. Она даже не видела мужа до того, как улетела жить к нему и его родственникам в Бирмингем. Не успела она приехать, как мечты о счастливой семейной жизни рухнули у нее на глазах. Муж был груб, а его семья была суровой и жестокой. С самого начала они держали Парван пленницей в своем доме. Ее никогда не выпускали на улицу, морили голодом и не позволяли ей общаться с друзьями и семьей. Когда у нее развился гестационный диабет
[39], они были вынуждены отвезти ее в клинику, и тогда перепуганная Парван рассказала акушеркам, что ее держат в плену.
Удивительно, но даже в наше время, в развитых странах, люди могут просто взять и лишить свободы другого человека.
Женщину допросила полиция, и впоследствии семья мужа Парван была арестована и обвинена в незаконном лишении свободы. Невероятно, но как только мужа отпустили под залог, он сразу же отправился в больницу и стал угрожать Парван. Это произошло прямо на глазах у персонала больницы, так что теперь полиция не могла рисковать. Девушку немедленно вывезли из этого района и поместили в охраняемый дом в нашем городе. Затем, через несколько часов после прибытия в безопасное место, она позвонила в экстренную службу, убедившись, что отошли воды, и женщину доставили в наше отделение.
Однако во время осмотра Парван мы обнаружили, что воды еще не отошли, это было очень хорошо, так как она находилась всего на тридцать седьмой неделе беременности. Но мы решили, что из-за диабета будет безопаснее держать ее в отделении до полного срока. Такой вариант, по-видимому, устраивал Парван, которая была очень напугана, и явно обрадовалась тому, что ее не отправили обратно в охраняемую квартиру. Я думаю, что она хотела комфорта и безопасного общения с другими людьми. И все же Парван так нервничала, что боялась спать при выключенном свете. Полиция выдала ей новое удостоверение личности, и мы получили строгие инструкции не пускать в палату никого, кто мог быть связан с семьей ее мужа. Мы должны были немедленно связаться с полицией, если кто-нибудь войдет и назовет старое имя Парван. Даже полицейские, приходившие в отделение, должны были сказать нам специальное кодовое слово, чтобы получить доступ к пациентке.
