«Все хорошо. Ты в порядке, Пиппа. Должно быть, они дают тебе такую работу, потому что думают, что ты действительно хорошая акушерка», – сказала я себе, отчаянно пытаясь побороть подступающую панику.
Иногда трудно понять: тебя эксплуатируют или просто доверяют тебе как профессионалу.
Первая задача состояла в том, чтобы разобраться с пациенткой, которая только что родила. Палата была в беспорядке, поэтому я поменяла постельное белье, смыла кровь с пола, избавилась от всех грязных простыней и полотенец, а затем принялась оформлять документы. Я села за стол в конце коридора, а не за тот, что стоял на сестринском посту. За столом в конце коридора было гораздо тише, а на посту медсестры наверняка пришлось бы отвечать на телефонные звонки каждые пять минут. Там я находилась бы под давлением – в тот день у нас в родильном отделении работали всего шесть акушерок, включая координатора. Мы даже не могли вызвать дежурных акушерок, потому что их не было. Наша служба домашних родов приостановила работу на неопределенный срок три месяца назад после того, как мы потеряли последнюю из дежурных акушерок, и больница не смогла заменить их.
К счастью, утро проходило достаточно спокойно, так что я закончила оформление документов к 10:15. Затем, в 10:30, у Леони отошли воды, и с этого момента она нуждалась в постоянном наблюдении. К 11:00 я наконец-то решилась дать гормональный пессарий
[64] Крис, третьей пациентке. Все шло своим чередом, и мне удавалось оставаться в курсе всех трех дел, не упуская ничего из виду. Затем, в 12:30, женщину, которая родила, выписали, и я ушла на первый перерыв через пять с половиной часов работы. Фух! Я вышла из отделения, купила большой кофе, ушла в комнату отдыха на двадцать минут и, закрыв глаза, просто пыталась очистить разум. Посидеть в тишине и успокоиться, даже на короткое время, было именно то, что мне нужно, чтобы проветрить голову и восполнить запасы энергии.
Затем, в час дня, я снова нырнула в работу. В этот момент Леони и Крис начали рожать одновременно.
– Я не могу делать и то и другое, – твердо сказала я Мэнди.
– Конечно, не можешь, – согласилась она, проверяя доску. – Я освободила Хелен, чтобы она занялась Леони, а Крис я оставлю с тобой. Хорошо?
Я молча кивнула. Уже лучше. К двум часам дня из трех пациенток у меня осталась одна. После семи часов дежурства появилась первая возможность сходить в туалет. Через полчаса у Крис обнаружились признаки инфекции. Мне нужно было разобраться с антибиотиками и посевами крови, поставить ей катетеры и вызвать врача в палату. Я как раз искала для пациентки немного диаморфина, когда из операционной раздался экстренный вызов. Я бросила то, что делала, и помчалась прямо туда.
– Ребенок нуждается в реанимации, – объявил ординатор, когда мы все собрались.
– Ребенок не реагирует, не дышит, – сказал педиатр. – Пульс меньше ста.
Некоторые пациентки возмущаются и раздражаются, даже если акушерка пропадает из-за экстренной ситуации.
Я стала записывать происходящее, отмечая все, что делали мои коллеги, и тех, кто был в помещении. К счастью, младенец быстро ответил на реанимацию, и его перевели в неонатальное отделение. Я освободилась, чтобы вернуться к Крис с диаморфином. К счастью, прошло всего около двадцати минут, и, поскольку она раньше была медсестрой отделения интенсивной терапии, Крис поняла, когда я объяснила причину задержки. Какое облегчение, что попалась такая понимающая пациентка – некоторые женщины могут стать очень раздражительными, когда акушерка пропадает из-за чрезвычайной ситуации.
– Где мое обезболивающее? Куда вы пропали? – допрашивают они.
Большинство женщин отнесутся с достаточным пониманием, когда вы объясните, что пытались спасти безжизненного ребенка. Но даже в этом случае может быть очень неприятно, если кто-то испытывает боль, а облегчение отсрочивают. Теперь было четыре часа дня – моя смена закончена.
* * *
Я вернулась в машину почти в шоковом состоянии. День пролетел словно за несколько секунд. Наверное, из-за этого у меня не было времени нервничать слишком сильно. Возвращаясь домой, я не знала, радоваться мне или чувствовать усталость. По правде говоря, я, вероятно, ощущала и то и другое и в то же время злилась, что абсолютно ничего не изменилось.
– Как все прошло? – спросил Уилл, когда вернулся домой.
– Как будто я никогда и не уходила, – вздохнула я. – Меня с самого начала заставили присматривать за тремя женщинами сразу. Честно говоря, я думала, что сорвусь. Я как-то справилась, хотя выбора особо не было. Не было времени остановиться и подумать. Когда у меня осталась одна пациентка, я почувствовала себя немного более уравновешенной.
– Хм. Может быть, завтра будет немного лучше.
– Да, возможно.
* * *
Но на следующий день было так же плохо. У Крис, последней пациентки, ночью развился сепсис, и она попала в операционную на кесарево сечение. Во время передачи смены я была уверена, что мать и ребенок чувствовали себя прекрасно, когда их назначили мне на попечение. В то же время мне дали женщину, которая вот-вот должна была родить второго ребенка. Она родила довольно скоро после передачи смены, но у нее был весьма сильный разрыв. Я приготовила ее к наложению швов, но кровь шла так обильно, что я не могла увидеть место кровотечения. Обычно я накладывала швы, но в этот раз позвонила ординатору, чтобы он помог мне. «Сделала бы я это раньше? – думала я, когда он оценивал ситуацию. – Это действительно очень сложный случай, или всему виной мои нервы?» Я не знала точно. Все, что я знала, – это то, что я должна была доверять инстинктам, а они взывали о помощи.
– Все в порядке, Пиппа, я все сделаю, – сказал ординатор, готовясь накладывать швы.
Я думала, что все будет закончено в считаные минуты, и я буду одновременно благодарить ординатора и извиняться за то, что вызвала его для такой незначительной процедуры. Но ординатору тоже было непросто.
– Да, я понимаю, что ты имела в виду, – пробормотал он, откидываясь на спинку стула, чтобы еще раз оценить ситуацию.
Ладно, значит, дело не только во мне. В результате пациентку отвезли в операционную, чтобы наложить швы при надлежащем освещении и обезболивании. Это заняло добрый час, потому что кожа была очень тонкой и рвалась каждый раз, когда накладывали шов. Потом ординатор признался:
– Мне еще никогда не приходилось накладывать такие швы. Это была одна из самых трудных процедур, которую мне приходилось выполнять.
Как только мы вышли из операционной, координатор отделения остановил меня в коридоре:
