– О да. Я совсем забыла об этом. Я насквозь промокла в амниотической жидкости
[11].
– Пиппа, тебе надо вымыть голову, – сказала Беверли, подходя ко мне сзади. – Ты не можешь так ходить.
Наши дамы теперь никогда не забудут подобного потрясения. Поэтому я быстро приняла душ, собрала волосы в конский хвост, переоделась в чистый халат и побежала обратно в палату, готовая продолжить смену.
* * *
Справедливости ради надо сказать, что за три года обучения я сильно повзрослела. Я поступила на курсы наивной и неопытной семнадцатилетней девчонкой, но к двадцати уже была другим человеком. Я успела повидать в жизни гораздо больше и теперь знала, как справляться с любыми чрезвычайными ситуациями. Мне помогло не только родильное отделение. Время, проведенное в больнице на приемах, также стало настоящим откровением.
В акушерстве мне нравится работа с людьми и непредсказуемость каждого дня и каждых родов.
В рамках курса мы должны были провести несколько недель в разных отделениях, чтобы улучшить основные сестринские навыки. В первый раз меня назначили в отделение неотложной помощи, куда люди попадают после того, как их осмотрели, и где ждут госпитализации. Там мне пришлось столкнуться со всевозможными критическими ситуациями: с пожилыми людьми, которые падали с лестниц, с передозировками, острыми болями в животе, переломами костей, алкоголиками, жертвами инсульта, больными слабоумием. На самом деле такими были все пациенты, ожидавшие, когда освободится койка. При всех этих болезнях и непредвиденных сложностях мы должны были выполнять общую сестринскую работу, такую как измерение артериального давления, взятие крови, наблюдение за показателями, установка катетеров, введение лекарств. И мне это нравилось. Не обязательно сама работа. Мне нравились люди и непредсказуемость рабочего дня.
Одна женщина, Эстелла, стабильно попадала туда каждую субботнюю ночь, выпив антифриза. Я бы не назвала это серьезными попытками самоубийства – скорее криками о помощи. Она была молодой девушкой, подростком, и у нее в семье была явно непростая ситуация. Так вот, оказывается, что противоядием от употребления антифриза является водка. Поэтому всякий раз, когда Эстелла появлялась в отделении неотложной помощи, нам приходилось вскрывать бутылку водки и либо давать ей чистый напиток в небольших дозах, либо смешивать с апельсиновым соком. Каждые два часа я должна была приносить ей порцию спиртного, пока к четырем утра в воскресенье она не становилась как маринованная редиска.
– Чувствую себя немного нелепо, давая ей напиваться, – призналась я другой медсестре.
– М-м-м… – отозвалась она. – Почти так же, как если бы она делала это нарочно, чтобы законно напиться?
– Не думаю. Для подростка она идет на крайние меры, чтобы получить немного алкоголя, в то время как, вероятно, могла бы просто купить несколько бутылок в ближайшем магазине.
– Да, но здесь она получает алкоголь бесплатно. Ну я просто говорю. Эстелла ведь появляется здесь каждые выходные, и всегда происходит одно и то же. Можно подумать, что если бы она действительно хотела покончить с собой, то уже придумала бы другой способ.
Противоядием от выпитого антифриза является водка. Можно давать ее пациенту чистой, а можно и смешанной с апельсиновым соком.
Я бы не позволила себе быть такой циничной. Я много раз видела, как эту бедную девушку откачивали в отделении интенсивной терапии, и знала, что она находится под присмотром бригады психиатрической помощи. Что бы ни заставляло ее пить антифриз, это был настоящий кризис. У нее диагностировали расстройство личности – и бедняжке не помогали родные. Однажды ночью девушка так расстроилась, что спрыгнула с постели и упала вниз головой.
В тот вечер я водила ее на рентген черепа, и мы проговорили до самого утра. Я чувствовала себя одновременно и психотерапевтом, и медсестрой, и барменом.
– Я учусь на акушерку, – сказала я, наливая Эстелле еще одну порцию водки.
– У меня никогда не будет детей, – пробормотала она, качая головой. – Я не настолько здорова, чтобы когда-либо родить ребенка.
Я часто думала об Эстелле на протяжении многих лет, задаваясь вопросом, как она справлялась с тем мрачным периодом в подростковом возрасте. И вот однажды, лет пять назад, я узнала ее имя в отчете по смене. Она родила накануне вечером. Я пошла в палату, чтобы увидеть ее, и, несмотря на роды, она выглядела невероятно здоровой – вовсе не тощим проблемным подростком, которого я помогала лечить много лет назад.
– Узнаешь меня? Мы уже встречались, – поприветствовала я ее. – Ты сказала мне, что у тебя никогда не будет ребенка, и вот ты здесь!
– О боже мой! Я тебя не помню. Мне очень жаль.
– Меня это не удивляет. Большую часть времени ты была пьяна. В любом случае, рада тебя увидеть.
До этого момента я вела относительно спокойную жизнь. Мои родители были трудолюбивыми людьми, которые защищали меня от самых неприятных аспектов взрослого мира. Если и случались кризисы в семье или среди друзей, мне об этом не говорили. Но в отделении неотложной помощи я видела людей на грани жизни и смерти, и это открыло мне глаза, ничего подобного я никогда раньше не испытывала.
Во время обучения мне пришлось поработать в неотложном отделении, что произвело на меня сильнейшее впечатление – это было близкое знакомство с неприятной изнанкой мира.
Например, один молодой парень двадцати лет, по имени Адам, принял слишком много обезболивающих, его привезли отец и брат, которые были сами не свои. Адам был без сознания и нуждался в промывании желудка. Пока мы все готовили, отец вышел покурить. Именно тогда брат пациента доверился мне.
– У него игромания, – прошептал он. – Папа ничего об этом не знает. Адам слишком стыдится сказать ему правду. А еще он пристрастился к кокаину. Это двойная жизнь. Для папы он голубоглазый мальчик, который не может сделать ничего плохого, но именно таким Адам и хочет показываться отцу. Он в беде. У него огромные карточные долги. Вот почему брат это сделал: он просто не видел другого выхода.
Мне было так жаль их всех. Я надеялась, что после столь отчаянных действий Адам сможет найти способ быть честным с отцом и попросить о помощи.
* * *
В общей сложности я провела четыре недели в отделении неотложной помощи, затем шесть недель в гинекологическом, пару дней в пульмонологическом
[12] отделении, а затем неделю с командой, которая занимается лечением диабета. В начале третьего курса меня отправили обратно в родильное отделение для завершения обучения.
– Ну и как все прошло? – спросила Беверли. – Ненавидела каждую минуту, проведенную в других отделениях, да?
