– До того момента беременность была каким-то таинством. Она приобретала ценность, когда ребенок появлялся на свет. Можно видеть младенца – можно говорить о жизни. Ничто из происходящего до рождения не имело значения, потому что находилось за железным занавесом.
Ультразвук отодвинул этот занавес, и Николаидис захотел только одного – быть врачом фетальной медицины. Лечение плода, выяснение, как развиваются пороки, как происходит взаимодействие матери и ребенка, как между ними возникают конфликты, возможно ли что-то из этого предотвратить – это Николаидис называл «философией жизни» и «совершенно новым этапом в медицине».
В 1980-х годах Родек и Николаидис разработали собственную версию шунта для откачивания жидкости из мочевого пузыря и грудной клетки плода, взяв за основу шунт, изобретенный Майклом Харрисоном. Если бы не их доработка процесса шунтирования, мой сын бы погиб, даже не родившись.
– Я хотела бы поблагодарить вас за спасение моего сына Джоэла, – с восхищением сказала я Николаидису.
Он прикурил сигарету (курение в больницах запрещено, но подобные правила к нему не относятся, к тому же это он построил то крыло больницы, в котором мы находились).
– Я был молодым врачом, и в первые год или два все, чем мы занимались, было в новинку. Мы вдруг стали ведущими специалистами во всем мире, позже меня стали представлять как отца фетальной медицины, хотя в реальности я оставался еще очень молодым стажером, – люди со всей Европы потекли в «Мекку» фетальной медицины Королевского колледжа, на «фабрику идей».
В 1980-х годах Николаидис разработал простой способ выявить расщепление позвоночника с помощью ультразвука: голова ребенка на изображении напоминала лимон, а его мозжечок – банан. А в 1991 году Николаидис совершил то, что оказало влияние на беременность во всем мире. Он догадался, что большое количество жидкости в шейно-воротниковой зоне плода (она была видна при исследовании ультразвуком) в конце первого триместра часто является признаком синдрома Дауна, хромосомных или генетических аномалий, а также проблем с сердцем (см. главу 6 «Диагностика»).
До 1992 года близнецы с фето-фетальным трансфузионным синдромом обычно погибали или рождались с сильными повреждениями головного мозга.
В тот год на прием к Николаидису пришла пара, беременная близнецами, которым диагностировали этот синдром.
– Я собирался сообщить им плохие известия, предложить аборт, потому что надежды, казалось, уже не было, – но потом он вдруг подумал, – может, мы что-то с этим сделаем? – вместе с командой они обежали всю больницу. – Из подвала мы позаимствовали лазер, у меня имелся фетоскоп, и мы сообщили паре, что проведем фетоскопию и попробуем прижечь соединенные кровеносные сосуды лазером.
Операции по прижиганию уже проводились (43), чисто логически эти действия имели смысл.
– Но я так нервничал. Я не понимал, что собираюсь сделать.
Николаидис вспоминал, что тогда им ужасно повезло: все прошло хорошо. Лазерная операция против фето-фетального трансфузионного синдрома, которую он наугад провел в тот вечер, сейчас является распространенной практикой во всем мире. За две недели до нашей встречи доктор обнаружил в своем кабинете две итальянские семьи, которые дожидались, пока он закончит работать, до самой полуночи. С одними родителями пришли прекрасные девочки-близняшки, с другими – красавцы мальчики, тоже близнецы. Детям было по 15 лет.
– Вы помните, мы виделись с вами много лет назад? – на ломаном английском спросили семьи. Они оказались одними из первых, кому Николаидис проводил лазерную операцию, все эти годы они поддерживали связь друг с другом, а теперь решили приехать в Англию и представить детей врачу лично.
– За окнами была полночь, мы вышли на террасу, попытались сфотографироваться, было чудесно, – рассказал мне Николаидис.
Осознают ли детские врачи, насколько огромное и длительное воздействие оказывают они на семьи, которые лечат? Не уверена. Никто не ожидает, что врачи будут помнить каждого, кому помогли. Но им нравится видеть подросших детей, которых они когда-то спасли.
– Наивысшее удовольствие для меня, – признался Кипрос Николаидис.
После разговора он пригласил меня проследовать за ним вниз по лестнице и понаблюдать, как он со своей командой будет оперировать женщину, прибывшую из Румынии. Врачи должны были прижечь лазером кровеносные сосуды, соединявшие близнецов, один из которых уже был серьезно болен. Меня провели в комнату рядом с операционной. В ней находилось стекло, из-за которого изнутри меня не было видно, и я могла следить за происходящим. Беременная женщина и ее партнер сидели ко мне спиной, однако они дали согласие на наблюдение. Было ощущение, что я нахожусь в кинотеатре: два ряда кресел, половина из которых заполнена врачами из Южной Америки, приехавшими посмотреть на процесс и научиться новому; свет в комнате был приглушен. Отсюда мы не слышали, о чем говорили в операционной. И все же я чувствовала, будто подглядываю за людьми, когда медсестра разложила инструменты, когда будущая мать приподняла верх больничного топа, а ее партнер, сидя позади нее, принялся поглаживать ее по голове и плечам.
Николаидис поприветствовал свою пациентку, смыл с рук запах сигарет и быстро провел УЗИ. Аудитория нашего частного кинотеатра резко замолчала, как только доктор принялся за работу и вколол местную анестезию с одной стороны живота. Будто подтверждая рассказы о себе, он опустил ладонь женщины на свою руку. Когда фетоскоп вошел внутрь, живот будто бы подпрыгнул. Затем женщина-врач, присутствовавшая на операции, ввела длинную иглу с лазером. Похоже, ее действия не до конца устраивали Николаидиса, потому что свободной рукой он постоянно поправлял ее, меняя угол наклона иглы. Одно неверное движение – и под лазером окажется ребенок.
Беременная лежала неподвижно, только ее живот поднимался и опускался от дыхания. Лазер белыми полосами прижигал кровеносные сосуды, а дым, оставляемый им, походил на след самолета в небе.
Через полчаса кропотливых попыток найти и прижечь несущие вред кровеносные сосуды операция завершилась. Николаидис улыбнулся, встряхнул руками и вышел из комнаты. Когда он выманил меня из наблюдательной, я увидела, что он был на взводе. И правда, его расстроила ассистентка, которая не могла удержать верный угол.
– Процедура крайне сложна, – говорил врач, приходя в себя. – Я ужасно нервничал. Мне до сих пор приходится себя успокаивать. Сидит во мне этот страх… Я не хочу навредить плоду, затронуть его или плаценту лазером. За долю секунды все может превратиться в настоящую катастрофу.
На сегодняшний день фетальная медицина является маленькой, специализированной, но растущей крайне быстро областью.
Профессиональный аппарат может выявить множество аномалий развития в конце первого триместра. Все большему количеству детей диагностируют заболевания на ранних этапах: от синдрома гипоплазии левых отделов сердца (когда левая сторона сердца не формируется должным образом) и расщепления позвоночника до генетических нарушений.
