Лежа в противоположной части здания, я понятия не имела, что происходит с моим ребенком. Во мне играл адреналин. Время от времени накатывало чувство невероятно странной живости. Роды прошли легко и быстро. «Как по учебнику», – сказала акушерка кому-то из своих студентов. В моей голове не осталось места для вопроса, куда унесли моего сына – мои мысли занимали только каштановые волосы и голубые глаза. И хотя я понимала, что мой мальчик мог быть очень болен, я разрешила себе лучиться радостью и гордостью, которые испытывает любая новоиспеченная мать. Когда отошла плацента, врач заметил небольшой разрыв и сообщил, что нужно его зашить, но я едва ли обратила на это внимание. Доктора постепенно расходились. Я приняла душ, съела тост и выпила кофе, все еще находясь в родильном зале. Приехал отец. Обычно такой стойкий, он, кажется, плакал.
Доктор Кендалл вернулся и сообщил, что стабилизировал состояние нашего сына при помощи аппарата искусственной вентиляции легких.
Нам с Филом показали две фотографии, которые сделали перед тем, как вставить трубку ребенку в горло; его сфотографировали, чтобы у нас перед глазами был обычный младенец, завернутый в пеленку, с маленькой шерстяной шапочкой на голове.
Я тогда удивилась: несмотря на все современные технологии, мы продолжали отдавать предпочтение пеленкам и шерстяным шапочкам. Джоэл выглядел потерянным, он лежал с открытыми глазами, застыв так, будто собирался заерзать или даже заплакать. Он казался пухленьким и розовощеким (что было иллюзией: цвета он был желтушного, а лицо и тело припухли от скопившейся вследствие водянки жидкости). Все, что у меня было от него, – эти фотографии.
Мы направились в родильное отделение, ожидая услышать еще какие-то новости. Я чувствовала себя превосходно, я была полна жизни, и будто пребывала во сне. Ребенок пока не был для меня отдельной личностью: я еще не познакомилась с ним, видела его одним глазком, не могла пересчитать пальчики на его руках и ногах, посмотреть ему в глаза или дотронуться.
Если бы в тот вечер я знала, что мне можно навещать своего малыша в любое время дня и ночи, я бы так и делала. Но тогда я подумала, что мне нельзя приходить когда вздумается. Я с трудом понимала, что нас с ним разделяет всего один этаж.
Тем же вечером, когда Фил с родителями отправились домой, акушерка сообщила, что у меня немного поднялась температура.
– Если вам захочется спуститься в отделение к сыну, вы можете это сделать, но, вероятно, вы подхватили инфекцию, поэтому стоит подождать.
После этих слов я забеспокоилась. Я чувствовала себя прекрасно, но сама мысль о том, что я могу заразить ребенка, приводила меня в ужас. Я боялась спускаться к нему. Поэтому осталась в постели и долго размышляла, как мне узнать, достаточно ли я здорова для визита завтра.
Недалеко от моей кровати стояла двойная колыбель для близнецов одной из матерей. Я положила фотографии Джоэла в подготовленную для него пустую кроватку и постаралась не чувствовать себя ошибкой природы. Посреди ночи я проснулась от того, что меня трясло от холода; я вышла в коридор, наполненный криками недавно родившихся младенцев. Когда я попросила акушерку дать мне еще одно одеяло, та сказала, что они закончились.
* * *
С того момента, как врачи спасли жизнь Джоэла, минуло шесть лет. Я вернулась в отделение новорожденных больницы при Университетском колледже, когда собирала материал для книги. Как и в отделении фетальной медицины, сперва я не хотела проходить внутрь. Но желание посмотреть на происходящее глазами врачей и медсестер пересилило. Женщины, лежащие в отделении реанимации и интенсивной терапии новорожденных (ОРИТН), редко видят процесс реанимации детей. Обычно такое происходит сразу после рождения, когда у матери даже не отошла плацента. А если реанимация требуется, когда ребенок находится в палате, всех присутствующих просят удалиться в коридор. Поэтому и я никогда не наблюдала за этим процессом, но чувствовала, что мне нужно все увидеть самой.
Была среда, все утро отделение новорожденных пребывало в возбужденном состоянии, так как ожидалось появление трех близнецов, у двоих из которых обнаружился фето-фетальный трансфузионный синдром. К тому времени, как мать доставили в отделение, один ребенок погиб; теперь двух оставшихся планировали извлечь посредством кесарева сечения всего лишь на 30-й неделе беременности. Я стояла в небольшой реанимационной, которая прилегала к комнате, где проходили роды, и наблюдала за тем, как медсестры и врачи готовились: они установили два инкубатора, подписанные «близнец 1» и «близнец 2». На тележках лежали эндотрахеальные трубки и стерильные ножницы, а также определенные медицинские препараты, количество которых было рассчитано и записано на доске.
Каждый занимался своим делом: никто не выглядел излишне обеспокоенным, все были, скорее, чрезвычайно сосредоточенными и напряженными.
Все было готово к моменту появления детей на свет. Все, начиная от поставленных задач членам команды до оптимального уровня подачи кислорода, масок, наклеек на аппарате искусственной вентиляции легких и маленьких шерстяных шапочек, лежавших на стопке полотенец, было рассчитано, отрегулировано, проверено и перепроверено.
У команды врачей не всегда есть возможность подготовиться так тщательно, потому что некоторые малыши появляются на свет неожиданно. Но в случае с плановым кесаревым сечением все можно успеть привести в порядок.
Последовательность действий врачей называется «ABC». А (от airway – дыхательный путь) – врач очищает дыхательные пути от слизи или другого содержимого, чтобы восстановить их проходимость, и укладывает ребенка таким образом, чтобы они могли получать кислород и выводить углекислый газ. В (breathing, то есть дыхание) – кислород, подаваемый врачом, проходит через маску в легкие. А + В должны давать С, циркуляцию – кровообращение, то есть нормальное артериальное давление и пульс. Процедура должна быть проведена идеально. Не будет достаточного давления, чтобы раскрыть легкие, – циркуляции воздуха не произойдет. Если совершить техническую ошибку и запустить трубку в пищевод вместо трахеи, тогда реанимации не случится и ребенок погибнет.
Одна из главных консультирующих врачей отделения новорожденных, Джудит Мик, внешне напоминала мне птичку. Она сама была матерью уже взрослых детей и очень любила малышей. Она собирала команду на небольшое совещание, а я спешила за ней. Будучи пациенткой, я смотрела на Джудит как на маму или даже бабушку, мне казалось, она хранит особую таинственную магию медицины; теперь же я видела ее жесткой и хладнокровной. Она собрала волосы назад, как делают школьницы. Позже она призналась, что реанимация вызывает в ней сильный стресс.
На каждого ребенка приходилось по одному врачу и одной медсестре – они стояли в перчатках и хирургических шапочках, как и Джудит. По ее словам, работа предстояла не такая уж сложная: двое ординаторов вполне справятся с новорожденными возрастом в 30 недель, возможно, даже не потребуется искусственная вентиляция легких.
Джудит стояла рядом: на случай, если понадобится команде.
