Современные модели инкубаторов обязаны своим существованием обычной поездке в парижский зоопарк в 1878 году.
История утверждает, что выдающийся французский акушер Стефан Тарнье вдохновился стоявшими там аппаратами для выведения экзотических птиц (4). К 1880 году он изобрел закрытый инкубатор, который ему собрал не кто иной, как директор парижского зоопарка. Внутри помещалось несколько детей одновременно (5). В первых смоделированных аппаратах ребенок лежал на матрасе в коробке, обитой шерстью; снизу конструкцию прогревали закрепленные металлические или каменные грелки с водой. Небольшая трубка сверху позволяла теплому воздуху циркулировать, а большие стеклянные панели по бокам и сверху давали врачам возможность подходить достаточно близко (6).
На заре XX века доктора называли недоношенных детей «хиляками». Идея сфокусировать внимание на благополучии младенцев показалась революционной ведущему специалисту в области акушерства и бывшему интерну Тарнье Пьеру Будену. До тех пор медицина занималась спасением материнских жизней, врачи, как он писал, «и думать боялись о спасении детей». Однако с развитием антисептических процедур акушеры «освободились от страха за жизнь матери» и «смогли обратить свое внимание на нужды ребенка» (7). В парижской клинике Будена недоношенных младенцев стали держать в тепле и кормить. Один из врачей того времени высказался по этому поводу: «Буден однажды раскрыл всем глаза на то, что нужно не доводить смертность детей до тех показателей, которые вменяют нам в вину, а стоит запретить бездарно растрачивать детскую жизнь». Другой врач назвал Будена «средством спасения целого батальона с поля битвы под названием младенчество» (8).
Одной из самых странных глав в истории неонатологии стала выставка недоношенных младенцев в инкубаторах в начале XX века. Прусско-еврейский иммигрант Мартин Куни положил начало этой странной форме развлечения еще в лондонском выставочном центре «Эрлс Корт» в 1897 году, собрав тысячи посетителей. Позже он эмигрировал в Америку, где открыл выставку «Дети в инкубаторах», которая 40 лет была одним из самых популярных зрелищ в парке аттракционов на Кони-Айленд (Бруклин). За младенцами в инкубаторах ухаживали врачи и медсестры. Публика платила 25 центов, чтобы посмотреть на малышей через заграждение. Вырученные деньги шли на лечение этих детей. По словам Клэр Прентис, биографа Куни, «его отвергала вся врачебная братия, обвиняя в том, что он занимается саморекламой и является шарлатаном. Но для родителей, чьих детей он спас, и для людей, стекавшихся посмотреть на выставку, Куни был чудотворцем» (9).
К 1920-м годам в мире уже существовали всевозможные варианты инкубаторов. Изобретательный Джулиус Хесс даже разработал переносную версию: инкубатор, скрещенный с медицинской сумкой. Такой инкубатор сохранял ребенка в тепле, если тот вдруг рождался вне больничных стен.
Снаружи конструкция напоминала обычную медицинскую сумку, но внутри у нее было двойное дно, куда устанавливались грелки. Ребенок помещался в основную часть сумки, а отверстия под ручкой размером в полтора сантиметра каждое создавали вентиляцию (10).
Тем временем в Великобритании одна выдающаяся женщина решила бороться с чудовищным уровнем смертности среди недоношенных детей и не отступала от своей цели даже в тяжелых условиях военного времени. Дочь викария, доктор Виктория Мэри Кросс, в 1931 году основала первое в Великобритании отделение для рожденных преждевременно малышей. Оно находилось на территории одного из родильных домов Бирмингема, в нем было всего десять мест. Ее подход – «тщательное внимание к деталям, неусыпное наблюдение со стороны медицинского работника и преданность высококвалифицированного сестринского персонала» – установил строгие принципы ухода за младенцами, которые сохраняются и по сей день.
Отделение новорожденных середины 40-х годов отличалось от тех, что можно увидеть в больницах сейчас. В Америке использовались «электрические инкубаторы» с подогревом, чтобы стабилизировать температуру детей и снабдить их кислородом (позже стало понятно, что чрезмерное воздействие кислорода вызывает слепоту), но, как едко писала Кросс, «в Бирмингеме провернули куда более простую схему. Вместо инкубаторов там использовали обычные плетеные корзины для стирки». Она пользовалась грелками, завернутыми во фланель; порой даже электрические одеяла приходили на помощь. «Одеяло помещали под ребенка, хорошо укутанного в непромокаемый плащ или несколько слоев пеленок».
Врачи и медсестры допускались до младенцев изредка и только в масках и халатах. Родители вовсе не имели доступа к детям. Они довольствовались тем, что видели своих малышей через окно или прозрачную панель в двери или стене.
Виктория Мэри Кросс поняла, что недоношенные дети часто страдают от внутримозговых кровоизлияний, а те, кто родился с маленьким весом, не могут свободно дышать из-за недоразвитых и слабых легких.
Она настояла на том, чтобы младенцы подвергались воздействию ультрафиолета, помогавшего бороться с анемией. Во время процедуры глаза малышей защищали маленькие очки или полотенце. Данный метод в наше время используют в борьбе с желтухой. Однако существовали и способы лечения, которые значительно отличались от привычных нам. Если уровень кислорода резко падал (сейчас это называется дыхательной недостаточностью), Кросс рекомендовала вводить от одного до пяти миллилитров бренди перорально или делать небольшую инъекцию стрихнина
[22]. Она утверждала: «Расширение легких можно простимулировать, если заставить ребенка плакать через определенные промежутки времени». Впрочем, при этом уточняла: «Любые средства, используемые для лечения, должны быть мягкими, поэтому процедуры, при которых младенца могут бить, не поощряются. Ванной с горчицей – вариант для легких заболеваний – не следует злоупотреблять из-за возможных последствий». Очень маленьким детям кислород подавался через кислородные кроватки, палатки или колпаки, иногда – через мягкую резиновую маску, которая надевалась младенцу на нос и рот (11).
Но такие продвинутые отделения для недоношенных новорожденных были немногочисленны. В больнице при Университетском колледже Лондона в 1940 году такого не существовало вообще, однако был кабинет, которым заведовала медсестра, которую все звали Сестра Эдвардс (12). Герберт Барри (в те годы он был юн и работал в той больнице врачом), ставший впоследствии ведущим неонатологом, под конец жизни вспоминал тот кабинет, называя его «бельевым шкафом».
– Если Эдвардс считала, что ребенку нужен особый уход, она забирала его к себе, – объяснил врач. – Сестра Эдвардс не позволяла другим работникам больницы подходить к ее «шкафу», что по тем временам, возможно, было не так уж плохо, – улыбался Барри (13).
В конце концов тщательное клиническое наблюдение за недоношенными детьми легло в основу сегодняшней интенсивной терапии, а тогдашним врачам позволило увидеть особые проблемы маленьких пациентов.
