Четыре года спустя Шри-Ланка пережила удар цунами. Бедствие произошло на второй день Рождества, и полиция лондонской агломерации направляла туда людей, чтобы помочь идентифицировать тысячи погибших. Мо успешно опознавал трупы в Косове — от превратившихся в скелеты до почти нетронутых, — поэтому выбор снова пал на него. Его назначили главой международной команды. Мо пробыл в Шри-Ланке полгода, мало спал, постоянно встречался с другими ответственными за ликвидацию последствий катастрофы. Там ему довелось работать с ребятами, которые годы спустя прервут его краткий отдых на полицейской пенсии и дадут постоянную должность здесь, в Kenyon.
После дня открытых дверей прошла уже пара недель, и сейчас здесь тише. Я сижу в кабинете у Мо, и он посвящает меня в другие дела, над которыми ему приходилось работать: крушение самолета авиакомпании Germanwings в Альпах в 2015 году, массовый расстрел в Тунисе, унесший в том же году 38 жизней. На следующий год — самолет рейса 804 авиакомпании Egyptair, рухнувший в Средиземное море и погубивший всех на борту, и самолет авиакомпании Emirates, который разбился в аэропорту Дубая и убил всего одного человека на земле. По словам Мо, самый очевидный недочет всех планов реагирования на авиакатастрофы — если они вообще имеются — заключается в том, что компания ожидает происшествия в домашнем аэропорту. Никто не учитывает наличие — или отсутствие — инфраструктуры и денег за границей.
На полках рядом с руководствами по работе с массовыми жертвами стоят фотографии времен его службы в полиции и безделушки. Я задаю вопрос об одной из них — видавшем виды замке с потертой рукописной биркой, который висит на лакированной деревянной подставочке. «Мы его сняли в последний день работы в Шри-Ланке», — говорит Мо, поднимая сувенир с полки и опуская его на стол между нами. Замок закрывал один из контейнеров-рефрижераторов длиной 12 метров — как те, которые перевозят трейлерами. В них хранили неопознанные тела, собранные после цунами 2004 года. Когда спустя полгода тяжелого труда последняя жертва было идентифицирована и контейнеры опустели, коронер Шри-Ланки подарил ему последний замок. «Для всех нас это был довольно важный момент, — вспоминает Мо. — Мы увидели, что справились с задачей, что проводили погибших в последний путь».
Цунами было колоссальным. Волна обрушилась на берега Индонезии, Таиланда, Индии, Шри-Ланки и Южной Африки. Погибло 227 898 человек, в одной только Шри-Ланке более 30 тысяч. Местные власти быстро занялись массовым погребением трупов, опасаясь, что в противном случае из-за тропического климата возникнет угроза для здоровья живых. Многие могилы располагались рядом с больницами, чтобы международные представители в поисках иностранцев могли провести эксгумацию. «Чиновники не хотели устраивать опознание собственных граждан, — объясняет Мо. — Там много буддистов и индуистов, и их вполне устраивали групповые захоронения. При этом правительство Шри-Ланки и руководители на местах понимали, что за рубежом культура другая и такой подход могут счесть неприемлемым, так что они старались сохранить могилы, где явно лежат приезжие, и предложили идентифицировать их сообща».
Обнаружением массовых захоронений и эксгумацией занимались британские полицейские и судебно-медицинские эксперты, которых периодически меняли по ротации. Трупы сложили в семь охлаждаемых контейнеров, было всего около 300 неопознанных тел, которые предстояло обследовать. Заинтересованные страны предоставили прижизненную информацию, которая могла бы помочь в работе: зубы, ДНК, отпечатки пальцев. Сотни пропавших без вести иностранцев — это очень серьезная работа. В день открытых дверей Мо объяснял, как это происходит. Дело в том, что заранее не известно, в каком состоянии будет тело — если его вообще удастся найти, — поэтому полезна любая крупица, любые характерные признаки. Здорово, если у человека татуировка на руке, но что, если руку не обнаружат? Или может показаться, что татуировка — уникальный признак, а на самом деле ее набивают сотни людей, как было в случае с мультяшным Хитрым Койотом, талисманом транспортной эскадрильи американской морской пехоты. При взрывах и авиакатастрофах личные вещи перемешиваются, поэтому кошелек с идентификационной карточкой не обязательно принадлежит человеку, рядом с которым его нашли. Во всем приходится сомневаться. В качестве тренировки Мо предложил нам тогда объединиться парами и провести ролевую игру по сбору информации ante mortem. Надо было указать в том числе все медицинские имплантаты: кардиостимуляторы, имплантаты груди и так далее. У них уникальные серийные номера, которые можно отследить. Это бесценная информация: недавно Мо удалось опознать мужчину по протезу коленного сустава — именно коленная чашечка оказалась самой индивидуальной чертой. Во время игры я изображала собственную мать, которая дает обо мне информацию, а спокойный пожарный инспектор, сидевший за мной, взял на себя роль сотрудника Kenyon. Я вспомнила про два винта в каждой ноге после операции на колене, про выцветшее родимое пятно на левом бедре, про шрам на запястье, полученный в подростковом возрасте, когда я в припадке ярости разбила окно, и про белую линию на плече, когда я на своем розовом трехколесном велосипеде врезалась в мусорное ведро на колесиках. Отвечая на вопросы, которые могли бы помочь опознать мой труп, я вдруг осознала, что ничего не рассказывала родным. Они не знают, кто мой терапевт и стоматолог, не в курсе, брали ли у меня образцы крови и когда я ходила к врачу, им не известно, отправляла ли я свою ДНК на генетическое тестирование типа 23andMe, чтобы узнать о своих предках, и входила ли я в здание, где работаю, по отпечатку пальца. Я представила себе, как родители перечисляют сотруднику по связям с родственниками какие-то обрывки фактов, выуживая их, как пух из карманов. Потом я представила, как сотрудники в морге перебирают куски тела в поисках моих детских шрамов. Судя по всему, это было бы дорогое и трудоемкое занятие.
«Местные власти решили отказаться от опознания по чисто религиозным соображениям или потому, что жертвами были бедняки?» — спрашиваю я Мо.
«Политический аспект, безусловно, имеет место. В Таиланде жертв было гораздо меньше, но международное сообщество направило туда огромные средства. Почему? Потому что решили попробовать опознать всех до единого. На это ушло года полтора-два. В какой степени это было связано с тем, что там было много состоятельных туристов? — Он слегка пожимает плечами, как будто показывая, что все всегда сводится к деньгам, а их выделение не всегда зависит от него. — Из-за этого к ним было больше внимания в мире. Политика более чем влияет на финансирование и на отношение к катастрофе».
Другой случай, где бедность местного населения сыграла свою роль, произошел на Филиппинах. В ноябре 2013 года по стране ударил тайфун «Хайян», один из самых мощных тропических циклонов за всю историю наблюдений. Он привел к оползням, швырял машины, как камни, давил здания и смывал целые поселки. В стране погибло тогда как минимум 6300 человек. По оценке одного местного чиновника, город Таклобан был разрушен на 90%. Когда стихия улеглась, Мо со своей командой сразу же направился именно туда. Город лежал в руинах. Два года спустя его даже посетит папа римский Франциск и попытается пробудить надежду. На мессу у аэропорта соберется 30 тысяч человек.
