Я говорю Мо, что помню ту историю: в The New York Times писали, что тела не убирали неделями. Он отводит взгляд, как будто до сих пор не может поверить в то, что видел. «Хейли, у меня есть фотографии». Он подходит к письменному столу, роется в компьютере и ворчит: «Господи, сколько же чертовых слайдов мне пришлось делать!» Наконец на экране появляется презентация. Вот штаб-квартира миссии: заброшенное здание с одним туалетом, палатки, шаткие садовые шатры, которые служили временными моргами, — ничего более подходящего местные власти предоставить не смогли. Официального снабжения моргов в этом районе не было, не было и холодильных камер. На одной из этих беседок надпись «I
TACLOBAN». За ней простирается болотистое поле с тучами москитов и тысячи мешков с трупами. Мешки лопаются на жаре — в то время температура была в среднем 27 градусов Цельсия, а влажность — 84%. Разложение в таком климате происходит очень быстро, накопившиеся газы разрывают материал, и содержимое разливается лужей. Я спрашиваю о том, чем там пахло. Он отрывает глаза от экрана и замолкает, как будто никогда об этом не задумывался. «Мне кажется, у меня не очень хорошее обоняние. В моей работе это, наверное, даже полезно. Впрочем, на Шри-Ланке 14 часов езды на машине был сладкий запах смерти».
Еще фотографии с Филиппин. Вот Мо вылавливает три тела из лагуны. Их туда забросил не тайфун. Тела разлагались на открытом месте, и местный полицейский, желая спасти выживших от зрелища, запаха, от ужаса, свалил их в ближайший водоем и тем самым только отравил воду для всей округи. Трупы раздутые, обмякшие, бледные, лицом в воде. Их выуживали с лодки двумя досками: одну заводили под пояс, другую — под руки, а потом везли на берег. Вдоль спины кожа гладкая и набухшая, а передняя часть тела представляет собой скелет, лицо съели какие-то существа. «После авиакатастроф нам приходилось доставать тела, которые покусали акулы», — поясняет Мо, перещелкивая слайды. Природа с этим не тянет. Вот трупы на брезенте. Вот Мо поднимает ногу жертвы и демонстрирует синюю веревку — тот полицейский решил привязать трупы ко дну, чтобы они исчезли.
Мо теперь проматывает фотографии быстрее и хочет показать мне, что имел в виду, когда рассказывал про поле мешков с трупами и про то, как думал: «Наверное, в этот раз я не справлюсь». Снимки были сделаны всего через неделю после того, как люди погибли от удара стихии, а в мешках уже было полно коричневой жижи с копошащимися личинками, из которой выпирали кремовые ребра. Головы утратили характерные черты вместе с плотью, волосы прилизаны, приклеены к щекам и глазам. Опять вздувшиеся трупы, но в купальных костюмах: их забросило далеко от пляжа. Взрослые, дети. Я не первый час слушаю, как Мо рассказывает о своей работе, но только теперь, глядя на эти фотографии, я начинаю представлять себе, как сложно опознать человека. Это не поднятые из озера утопленники — это кости и разлагающееся мясо. Нет не то что татуировок, но и лиц. Хорошо, что тела здесь хотя бы целиком, а не разорваны на сорок семь кусков и перемешаны с обломками разбившегося самолета. Теоретически ситуация небезнадежна, и жертв еще можно было бы идентифицировать по ДНК или зубам. К сожалению, тайфун не только погубил людей, но и разрушил их дома, а с ними исчезла последняя возможность собрать информацию, которую можно было бы сопоставить. Никаких локонов и зубных щеток для получения генетического материала, никаких зеркал и дверных ручек с узорами отпечатков пальцев. Чем человек беднее, тем меньше вероятность, что он пойдет к дантисту, и никто здесь не открывал двери офиса в небоскребе, прижимая к сканеру большой палец.
Несмотря на все это, филиппинская похоронная команда упорно обрабатывала тысячи трупов. Со скоростью примерно 15 человек в день они собирали данные, которые никогда не используют для опознания — и, наверное, никогда не смогли бы использовать. Работали они механически, не задумываясь, есть ли в этом хоть какой-то смысл. Мо решил, что оставлять эти тела гнить, как сделали бы местные власти, просто негуманно. Не было ни нормального плана опознания, ни интереса зарубежных государств, а следовательно, не было и денег. Это только усугубляло ужас ситуации, которая для выживших и без того была тяжелой психологически.
«При всем уважении к людям, попытавшимся что-то предпринять, я пришел к выводу, что задача невыполнима, — вспоминает он. — Я распорядился похоронить умерших в отдельных могилах и, может быть, взять у них зуб или что-то такое». Зуб сохранить проще всего, и он дает туманную надежду, что когда-нибудь, возможно, к опознанию можно будет вернуться. Это лучше, чем ничего. «В итоге иностранцы на Рождество полетели домой, а местные пригнали JCB, большие экскаваторы, и всех закопали. Они поняли, что ничего уже не смогут сделать».
Несколько месяцев назад в залитом весенним светом морге на юге Лондона мы бережно поворачивали Адама, аккуратно снимали с него футболку и складывали ее на память семье. Сейчас, в этом кабинете, я вспоминаю о нем и поражаюсь, какая пропасть отделяет «методичность» при спокойной, ожидаемой смерти и «методичность» после катастрофы с массовыми жертвами. В одном случае ты рассматриваешь человека индивидуально, в другом — делаешь максимально возможное с тем, что у тебя есть. Все бедствия разные, но есть вещи, которые остаются фундаментальными и незыблемыми. Как это обычно бывает, они проявились потому, что кто-то поступил неправильно.
В 1989 году в Темзе затонул прогулочный катер «Маркиза», маленькое суденышко, которое в 1940 году участвовало в эвакуации солдат из Дюнкерка. Посреди ночи он столкнулся с огромной драгой «Боубелл» и через полминуты затонул, потянув за собой на дно 51 человека, большинству из которых не было и 30 лет. Это событие привело к официальному изменению процедуры работы с телами погибших, потому что обращение с ними само по себе оказалось катастрофой. Как утверждает Ричард Шеперд, в то время служивший главным судмедэкспертом Лондона и юго-восточной Англии, это одна из тех трагедий — наряду с крушениями поездов, массовыми расстрелами, пожаром от горящей спички, брошенной под эскалатор на станции Кингс-Кросс (каждую неделю я прохожу мимо таблички в память о жертвах), — которые произвели революцию
[38]. Гибель сотен людей высвечивает серьезные недочеты системы, и приходится пересматривать отношение государства и корпораций к подготовке, риску, ответственности, вопросам здоровья и безопасности.
Мо тогда был молодым констеблем на другом участке и не занимался расследованием по делу «Маркизы», однако у него на полке есть подшивка материалов «Публичное расследование по вопросу опознания жертв крупных транспортных происшествий: отчет лорда-судьи Кларка». Он вышел через 11 лет после того кораблекрушения и позволяет понять, почему «круги по воде» расходились еще не одно десятилетие. Суть — в удалении кистей рук.
