Мужчина на столе все еще негибкий: холодильная камера замедлила процессы разложения и продлила на какое-то время состояние трупного окоченения. На солнце оно наступает и проходит быстрее. Софи одну за другой поднимает в воздух длинные ноги и с силой сгибает их в колене. Хруст такой, как будто старый кожаный кошелек скручивают побелевшими от напряжения руками. «Один раз достаточно, потом окоченение уже не возвращается», — поясняет Кевин. Разорванные белки не могут соединить себя заново.
Приступая к работе, бальзамировщик сначала оценивает ситуацию: как давно наступила смерть, сколько времени остается до похорон, присутствуют ли в организме какие-то медицинские препараты или наркотики, способные повлиять на эффективность компонентов бальзамирующей жидкости. Надо учесть погоду в месте проведения процедуры и там, куда будет отправлен труп. Жарко и влажно? Февраль или июль? Может быть, умерший был святым человеком и его будут возить по различным храмам? Специалист делает в уме вычисления и выбирает нужную концентрацию — жидкость должна остановить процессы разложения, чтобы человек прибыл на другой конец планеты или городка в том же состоянии. Слишком слабый раствор вызывает риск гниения, слишком сильный приведет к обезвоживанию. Искусство здесь в поиске баланса. Чем крепче раствор, тем дольше труп будет пребывать в застывшем времени. Но когда-нибудь все заканчивается.
Жидкость может сохраняться дольше, чем тело. Это зависит от состава. Захоронения солдат, которых привозили с Гражданской войны, до сих пор источают в окружающую почву и грунтовые воды мышьяк — этот ингредиент давно уже запретили
[109]. В наши дни в США ежегодно хоронят вместе с трупами более трех миллионов литров бальзамирующей жидкости, содержащей канцерогенный формальдегид
[110]. В 2015 году из-за подтопления кладбищ в Северной Ирландии химикаты вышли на поверхность, побудив защитников окружающей среды назвать их «зонами загрязнения»
[111]. Я рефлекторно воспринимаю бальзамирование с подозрением не только из-за того, что оно скрывает истинное лицо смерти, но и потому, что целесообразность всего этого совсем не очевидна.
К сохранению трупов с помощью химических веществ прибегают не только в западной похоронной индустрии. Кейтлин Даути в своей книге From Here to Eternity
[112] описывает посмертные обряды в разных уголках мира, в частности одно место, где бальзамирование играет особую роль. В индонезийской Тана-Торадже родственники периодически достают мертвых из могил, омывают и одевают их, дарят им подарки, зажигают сигареты
[113]. В промежутке между смертью и похоронами тело могут держать дома, и иногда это затягивается на годы. Даути — профессиональный бальзамировщик и похоронный агент, поэтому ее интересовали как эмоциональные, так и практические аспекты этого обряда. Она выяснила, что в прошлом трупы мумифицировали аналогично тому, как таксидермисты обрабатывают шкуры животных: кожу делали прочной и жесткой с помощью масел, листьев чайного дерева и коры. Сейчас там в основном применяют те же химикаты, которые я ощущаю здесь, в этой комнате в южном Лондоне. В Индонезии беречь тела имеет смысл — с ними снова встретятся родные, их будут держать, танцевать с ними во время фестиваля. А зачем так стараться сохранить труп нам? Хороший вопрос, и здесь Даути начинает вторить Митфорд.
Тело, лежащее передо мной, не будет веками покоиться в огромной пирамиде, и его не вынут через 20 лет из гроба ради празднества. Его просто ждут похороны на другом конце мира. Чтобы это обеспечить, Софи выбирает крепкий раствор.
Затем она делает у основания шеи два маленьких надреза, чтобы найти справа и слева общие сонные артерии. Это те самые сосуды, которые нащупываешь пальцами при измерении пульса, и я неосознанно дотрагиваюсь до шеи. Софи поднимает сосуды из-под кожи — они чем-то напоминают японскую лапшу удон — и продевает под них тонкий стальной инструмент, чтобы они чуть выступали над поверхностью. Артерии натянуты туго, как резиновый жгут. Она перевязывает каждую из них нитью, чтобы жидкость шла только в одном направлении, и вставляет внутрь прозрачные трубки — потом направление поменяют, чтобы отдельно забальзамировать голову. Артериальная система служит здесь механизмом доставки: конфетно-розовая жидкость под давлением выталкивает из организма кровь, которая затем поступает через вены в небьющееся сердце и скапливается в его камерах.
«Все трупы бальзамируются по-своему, — произносит Кевин, пока уровень жидкости медленно идет вниз. — Каждый индивидуален, двух одинаковых нет. Мать-природа всегда располагает артерии чуть иначе. Даже близнецы могут реагировать совершенно по-разному из-за какой-нибудь случайности: артериальная система может оказаться слегка другой, сердечные клапаны в момент смерти могут раскрыться или захлопнуться». Говорит он уверенно и убежденно — видно, что он проделывал процедуру сорок с лишним тысяч раз. Иногда бальзамирующая жидкость наполняет тело с первой попытки, иногда нет. От времени в сосудах могут возникнуть сгустки и перекрыть ей путь. Та самая бумажная волокита, из-за которой у доктора Гора затягиваются похороны, приводит к тому, что бальзамирование в Англии откладывают на довольно большой срок — как правило, три недели. В Ирландии мертвец может быть еще теплый, а Америке, по словам Кевина, большинство английских трупов, с которыми он работает, сочли бы «не подлежащими бальзамированию». Однако у человека есть целых шесть точек для инъекций — на шее, в верхней части бедер и под мышками, — так что локальный тупик не означает, что путешествие закончено.
Под жужжание аппарата для бальзамирования Софи втирает в кожу мужчины ланолиновый лосьон. Он помогает бороться с обезвоживанием, а сам этот массаж способствует движению бальзамировочной жидкости по кровеносным сосудам к месту назначения в мышцах. От трения белая ладонь покойного расцветает розовым. Софи следит за изменениями оттенка: места, где этого не происходит, указывают на блокировку сосудов. Она добавляет лосьон на лицо и руки и, как художник у мольберта, постоянно оценивает общую картину.
