Здесь подо мной в основном глина, и, по словам Майка, это одно из лучших мест для копки. Глинистая почва плотная и целостная и не просядет, когда ты добрался до половины. Они с Бобом обслуживают большинство мест захоронения в этом районе, а занялись этим делом они сразу после окончания школы. Он говорит, что местные называют их Берком и Хэром, как тех убийц, которые продавали трупы.
За горой вырытой земли, на уголке зеленой ткани, примостился маленький горшок, коричневая ваза с пробковой крышкой. Он старый, поношенный, с небрежно стертыми следами испачканных грязью пальцев. Майк вынимает крышку и показывает мне содержимое. Это почва, которую будет бросать священник, предавая тело земле со словами «прах к праху, пыль к пыли». Я замечаю, что она не такая, как в могиле и в куче рядом: более сухая и рассыпчатая, похожая скорее на песок, а не на местную глину. Я спрашиваю его о том, с кладбища эта земля или еще откуда-то. «Кроты», — поясняет Майк, заталкивая пробку обратно. Он собирает ее вокруг нор у себя в саду и кладет в горшок специально для священника. Измельченная, выброшенная лапами животных почва ударяется о крышку гроба мягче, чем комок глины. «В кротовых кучах всегда хорошая земля», — говорит он, пристраивая горшок за надгробием.
Могилами являются величайшие произведения архитектуры, всеми любимые чудеса нашего мира. Египетские пирамиды. Тадж-Махал в Индии. Монументы, построенные, чтобы стать для умерших домом. Сложно придумать область, где пропасть между базовым и люксовым вариантом так велика, как в обращении с мертвым телом. Что может быть банальнее ямы в земле? И величественнее Тадж-Махала?
Мы сидим в белом когда-то фургоне и едим жевательные мармеладки, которые Майк припас для гробоносцев в сумке-холодильнике на приборной панели. Он открыл пачку, когда просил меня угадать, сколько ему лет, а я промахнулась и омолодила его на 12 лет. Это так его развеселило, что он продолжает возвращаться к этой теме даже в разговоре с Бобом, который все прекрасно слышал. Мы стоим на месте. Он сидит на водительском сиденье, я — на пассажирском, а Боб зажат между нами: получается слившаяся плечом к плечу масса, многоголовая гидра, жующая мармелад. Ниша для ног густо заляпана застывшей грязью — меня уверяют, что летом с этим меньше проблем. Мы жуем, глядим наружу и ждем процессию. Майк и Боб поступают так на каждых похоронах: пока могила пуста, пока ты ее не зарыл, дело не окончено, и надо следить, чтобы все прошло как требуется. Они не бросаются в глаза, но будут рядом до тех пор, пока могут понадобиться. Иногда такая ситуация возникает раньше, чем нужно: если от излишнего рвения гроб начнут опускать под углом, как погружающуюся подводную лодку, то Майк быстро вмешается и подправит.
Пока мы ждем, Майк объясняет мне, как копать могилу. Боб добавляет к рассказу в основном неразборчивые смешки, которые Майк переводит. Когда он смеется, из-за тесноты это чувствуют все. Майк говорит, что прежде, чем вбить лопату в землю, надо знать габариты человека, однако из вежливости их обычно преуменьшают, так что они на всякий случай делают яму шире, чтобы гроб не заклинило. В прошлом такие случаи бывали: ручки гроба застревали, приходилось немного подравнивать края, а близкие тем временем топтались вокруг в неподходящей для влажной почвы обуви. Семейный участок на шесть человек должен быть 3 метра глубиной, а на троих или меньше — 1 метр 80 сантиметров. Верхний гроб прикрывают дорожной плитой, чтобы до него не добрались животные. Если участок не слишком покрыт растительностью и надгробий на нем немного, большую часть работы можно сделать мини-экскаватором — таким мобильным скутером с длинной рукой, который живет у них на маленьком прицепе за фургоном. Боб управляет, а Майк тем временем руководит и забегает вперед, чтобы подложить «рельсы» из досок и защитить траву. Если подогнать экскаватор не получается, все приходится делать вручную: только мужчины, лопаты и физический труд. В таком случае на одну могилу может уйти весь день. На старых церковных кладбищах кости периодически попадаются даже там, где нет могильного камня. Гроб уже успел распасться, поэтому их складывают в мешок и возвращают земле. Погребенные всегда остаются на своем месте.
В какой-то момент надо спуститься вниз и закончить могилу. Для этого есть команда молодых учеников, которые работают здесь временно и передают эстафету, когда находят себе новое место или когда у них заканчиваются летние каникулы. В эту могилу тоже спустился помощник. Он выровнял стены вокруг и подрезал корни так аккуратно, что это бросилось мне в глаза. Это он чувствовал периодически, как под ним проседает крышка старого гроба.
Майк и Боб хоронили друзей, младенцев, жертв убийств, которых потом приходилось эксгумировать. Оба уже похоронили своих матерей и помогали друг другу их закапывать, как любую другую могилу. Когда придет их черед, эти могилы раскопают и гроб сына ляжет в нескольких сантиметрах над крышкой гроба матери. Они оба уже копали собственную могилу и стояли внутри нее. Когда я спрашиваю, какое это ощущение, они только переглядываются. Они не особенно задумываются на эту тему. Майк говорит, что могила, как смерть, это чисто практическая штука. Даже когда в ней стоишь, ты все равно посторонний и заглядываешь внутрь. И почему эту могилу должен был копать кто-то еще, если могильщики здесь они? Работа одна и та же для всех, будь то мать или незнакомец. Боб говорит, что просто надеется снова встретиться с мамой. Она умерла два года назад, а до этого он прожил с ней всю жизнь. Правда, ночного кладбища он боится. «Она будет за мной присматривать», — бормочет он, смущенно улыбаясь.
Мы снова берем по мармеладке, а потом слышим коней — точнее, стук копыт — и через грязное лобовое видим вдали плюмажи.
Кучер в цилиндре паркует на обочине богато украшенную черную повозку. Сзади на ней лежит гроб женщины, наполовину скрытый многочисленными венками. Майк выпрыгивает из фургона, чтобы показать гробоносцам, куда идти. Он один здесь не в костюме и при этом каким-то образом умудряется оставаться почти невидимым. Потом он встает в ожидании среди могил, склонив голову и сложив руки перед собой на грязной флисовой кофте. По его словам, иногда скорбящие замечают его и задают вопросы: «Сколько продержится гроб? Съедят ли отца черви?» Он отвечает, что черви так далеко не забираются. Физически они на это способны, но стараются держаться ближе к поверхности, двухметровые глубины им не интересны. Все, что хотят знать скорбящие, в основном сводится к червякам. Я вспоминаю бабушку с ее надземным склепом и верю ему.
Я слоняюсь за ярко-красным «воксхоллом» священника, подальше от семьи. Боб сидит в фургоне. Четверо мужчин несут гроб к деревянной стойке у торца могилы, перегруппировываются и ставят его на доски над ямой. Майк теперь расположился за священником, в нескольких могилах от него. Руки сложены, голова склонилась. У ног священника — горшочек мягкой, сухой земли из кротовины. Майк простоит так всю церемонию. Он начеку и готов при необходимости подскочить и помочь. В конце концов такой момент наступает: он встает между людьми в костюмах, перехватывает канат, медленно опускает гроб в землю и снова отходит.
