Книга ничего не обещала и не гарантировала и была посвящена ровно тому, о чем сообщалось на обложке: перспективам. Автор излагал идею: смерть — это болезнь, причем не обязательно смертельная. Он надеялся, что этот опубликованный своими силами памфлет попадет в нужные руки и станет искрой для целого движения. Предложение заключалось в том, чтобы замораживать тело человека в момент кончины и беречь его от гниения и распада до тех пор, пока научный прогресс не сможет справиться с причиной смерти и устранить ее вплоть до оживления. В книге много научных данных о заморозке и мало о том, как именно можно будет оживлять людей. Надежда возлагалась на то, что в будущем мир станет более развит технологически и светлые головы решат этот вопрос. Наука действительно развивалась тогда в стремительном темпе: за время жизни Эттингера человечество перешло от паровозов к полетам в космос, и у его не было причин полагать, что прогресс замедлится. Не он первый выдвинул идею о том, что смерть не столь необратима, как нам кажется: разумеется, религии твердят об этом тысячелетиями, но даже Бенджамин Франклин в 1773 году писал, что неплохо было бы забальзамировать мертвого — например, в бочке с мадерой — и оживить его через сто лет, чтобы посмотреть на состояние Америки
[129]. Тем не менее именно Эттингер первым отнесся к вопросу серьезно и перешел от вымысла к практической науке. Познакомился он с этой идеей в 12 лет благодаря рассказу Нила Джонса «Спутник Джеймсона» (The Jameson Satellite)
[130], опубликованному в 1931 году. Герой этой истории, профессор, требует после смерти отправить его на орбиту, где он будет сохраняться в холодном вакууме космоса, пока миллионы лет спустя его не пробудит от вечного сна новая раса механических людей.
«Со смертью готовы мириться только те, кто уже наполовину мертв, — писал Эттингер десятилетия спустя в своей знаменитой книге. — Сдаются те, кто уже отступает»
[131].
Именно Эттингер привел меня в Детройт. Его замороженное тело теперь висит вверх ногами, как летучая мышь, в «криостате». Емкость находится в приземистом бежевом здании, а здание — в 20 минутах езды к северу от гостиничного номера, в котором я в горизонтальном положении мерзну без отопления, пока Мичиган обдувает арктическим холодом полярный вихрь. В криостатах по соседству висят первая и вторая жены Эттингера, а также первый пациент Института крионики — его мать Рея.
Деннис Ковальски, президент Института крионики, никак не может заставить работать Skype. «Я далеко не красавчик, так что видеть меня не обязательно», — смеется он в конце концов. Я была на сайте организации и знаю, что ему около 50 лет, у него темные волосы и густые черные усы.
«По-моему, это немного забавно. Вы возлагаете все надежды на то, что технологии позволят оживлять мертвецов, а они не могут даже обеспечить нормальную видеосвязь», — говорю я, сдавшись и перестав возиться с настройками.
«Ну, лично я всегда был оптимистом», — произносит голос. На экране есть только я.
Я беседую с Деннисом, чтобы понять, каково это — верить, что смерть не окончательна, и зачем посвящать первую жизнь попытке заполучить вторую. Мне это кажется пустой тратой времени. Сторонников крионики пресса не жалует — их изображают оторванными от реальности безумцами, доводят их идеи до смешного фарса. Фрай из «Футурамы» и Остин Пауэрс проснулись в будущем и, выйдя из своих ячеек, не поняли нового мира. Герой Вуди Аллена в «Спящем» приходит в ужас, обнаружив, что все его друзья 200 лет как мертвы, хотя и ели органический рис. (Из-за появлений в поп-культуре крионику, которая стремится сохранить труп для последующего оживления, путают с криогеникой, отраслью физики, которая занимается получением и изучением очень низких температур. Путаница раздражает и тех и других.) Когда читаешь книгу Эттингера, в ней и правда попадаются сумасбродные фрагменты — в основном на тему женщин и того, как поступать с несколькими размороженными женами, — а ближе к концу он убеждает себя в реальности собственной идеи и заявляет, что «лишь немногочисленные эксцентрики будут настаивать на своем праве сгнить». В целом, однако, она кажется оптимистичной, а главное — ставит вопросы. Мне стало интересно, какого рода люди подписываются на заморозку своих трупов. Я звоню, чтобы это выяснить, и человек на другом конце провода кажется мне каким-то вежливым умником.
Институт крионики действует с 1976 года и к моменту, когда его руководитель не смог справиться со Skype, имеет уже около 2000 живых членов и 173 замороженных. Деннис отвечает, что людей, которые к ним обращаются, невозможно отнести к какому-то определенному «типу». Нельзя выделить преобладающую религию или политические предпочтения. Но если говорить о большинстве, он сказал бы, что, наверное, чаще это мужчины, агностики и, вероятно, либертарианцы. В целом они довольно состоятельны, но есть и достаточно бедные: хотя процедура стоит 28 тысяч долларов, ее можно покрыть за счет страхования жизни. (К тому же у них значительно дешевле, чем в других крионических компаниях. Alcor в Аризоне берет, например, 200 тысяч долларов
[132].) Это было важно для Эттингера. В своей книге он писал, что не хочет из-за дороговизны предлагаемого им будущего создать «евгеническое сито». Я делюсь с Деннисом своей теорией о том, что трансгуманизм, в который обычно впихивают и крионику, главным образом мужское движение, потому что женщины раньше замечают, как начинает шаг за шагом сдавать организм, а также ближе связаны с кровью и родами и, может быть, поэтому спокойнее относятся к смерти и меньше ее боятся. Это объясняло бы, почему женщины стали преобладать среди работников похоронной индустрии. Он не уверен, что это так, но не исключает такую возможность. По его словам, дело далеко не только в страхе смерти.
По моему опыту, молодые поклонники научной фантастики обычно начинают с веры в утопию, и лишь потом под влиянием реального мира в их извилинах укореняются антиутопические идеи. С игрушечными ракетами в руках они думают, что все когда-нибудь станет лучше: у них пока нет причин считать иначе. В середине 1970-х Деннису было лет семь или восемь, и он пребывал в таком утопическом пузыре. Тогда ему попалась серия «Шоу Фила Донахью» с Бобом Нельсоном, бывшим мастером по ремонту телевизоров, который рассказывал о крионике и о том, как он еще в 1967 году заморозил первого мужчину. Нельсон был фанатом книги Эттингера и лидером одной из нескольких крионических групп, которые возникли тогда по всей стране: энтузиасты брали теорию Эттингера на вооружение и пытались воплотить ее на практике.
