Я стоял и ждал, пока Трейси, как обычно в шортах и футболке-поло, спустится, как вдруг услышал странные звуки. Звон цепей, скрип кожи и стук ботинок, с каждым шагом грохочущих по полу, словно викинг, приближающийся к жертве. Может, это грабитель? Байкер? Дух Прошлого Рождества? Шаги приближались, и мое сердце выпрыгивало из груди. Они уже были на лестнице. Бум. Дзынь. Бум. Дзынь. Бум. Дзынь. И тут я увидел ее…
ТРЕЙСИ ТЕПЕРЬ БЫЛА ПАНК-РОКЕРОМ.
Блестящие «мартинсы», черные штаны с цепями, футболка Anti-Pasti и бритая голова — она была ужасающим, но в то же время восхитительным воплощением бунта. Прошлогодние шорты и поло были забыты. Трейси стала тем, что я раньше видел только в сериалах по телевизору. Но это был не мультяшный злодей с ирокезом, чинящий беспорядки с громкой музыкой на фоне, как в ситкомах. Нет. Это, блин, реально происходило. Охреневший, я смотрел на нее, будто она была с другой планеты, в радостном замешательстве изучая каждый шип, каждую булавку и каждый кожаный ремешок. Но шок и удивление прошли, как только она поприветствовала нас со своей обычной солнечной улыбкой. Это все еще была Трейси, просто выкрученная на максималку, словно постапокалиптический супергерой. Сказать, что я обрадовался, — самое большое преуменьшение в моей жизни. Я был просто вне себя. Во мне что-то проснулось — я просто пока не знал, что именно.
После традиционных приветственных разговоров мы с Трейси поднялись в ее спальню, где она показала мне огромную коллекцию пластинок, хранившуюся рядом с проигрывателем. Аккуратно сложенные ряды семидюймовых пластинок с синглами и LP групп, о которых я никогда не слышал: The Misfits, Dead Kennedys, Bad Brains, Germs, Naked Raygun, Black Flag, Wire, Minor Threat, GBH, Discharge, The Effigies… Всех не перечислить. Настоящая кладезь независимого андеграундного панк-рока, о существовании которого я до этого момента даже не подозревал. Мы сидели на полу, и Трейси ставила пластинку за пластинкой с энтузиазмом профессора, обучающего жаждущих знаний студентов. «Послушай вот эту!» — говорила она и осторожно опускала пластинку на проигрыватель. «А теперь эту!» — продолжала она, играя одну за другой и с каждым треком вынося мой мозг в иные миры. У меня появились вопросы. Много вопросов. Почему я не знал, что это существует? Мог ли я знать, что это существует? Об этом что, все знают? Это вообще законно? Я с глазами по пять копеек изучал конверты от пластинок, глазея на грубый дизайн, фотографии и выходные данные, а Трейси продолжала ставить музыку, наполненную взрывными темпами и криками, от которых кровь стыла в жилах. Шли часы, и все, что я знал до этого момента о музыке, улетало в трубу.
С ЭТОГО МОМЕНТА НАЧАЛАСЬ МОЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ.
Присмотревшись, я заметил, что эти пластинки отличались от классических рок-альбомов у меня дома: ни одну из них не выпустил лейбл, о котором бы я что-то слышал раньше. Наоборот, они выглядели сделанными «на коленке»: ксерокопированные обложки с темными размытыми фотографиями, выходные данные и тексты песен, написанные от руки, трафаретные логотипы и графика — все кое-как запихано в пластиковые конверты, продающиеся по 3–4 доллара. Эта подпольная сеть каким-то образом умудрялась существовать, полностью игнорируя традиционную внешнюю корпоративную структуру, отрицая стандартные пути производства и распространения музыки. Трейси объяснила, что они все делали САМИ. Я был в восторге, вдохновленный и будто пробужденный. С этого момента музыка больше не казалась мне волшебством, доступная только тем, кого природа одарила божественными способностями, вроде Джимми Хендрикса или Пола Маккартни. Теперь я понял: все, что нужно, — лишь три аккорда, открытое сердце и микрофон. И страсть, которая заставит заниматься всем этим самостоятельно.
Тем вечером Трейси собиралась поехать на метро в центр Чикаго на выступление панк-группы Naked Raygun в кабаке Cubby Bear, что через дорогу от Wrigley Field.
Я как раз утром послушал их песню «Surf Combat» и ужасно хотел увидеть вблизи и во плоти этот радикальный стиль жизни, но и представить не мог, что Трейси позовет меня, тринадцатилетнего пацана, будто только что вывалившегося из задней двери школьного автобуса. Скорее Опи Тейлор
[18], чем Сид Вишес, я мог только представить весь ужас Трейси, если бы ей пришлось войти вместе со мной в помещение, заполненное ирокезами и кожанками с шипами. Но после уговоров тети Шерри она любезно согласилась взять меня с собой. Это была неизведанная территория, совершенно незнакомая, и мои кишки завязывались узлом от нервного предвкушения.
Не говоря уже о том, что… я никогда раньше не был на живом концерте.
После стольких лет просмотра MTV и любования постерами Kiss и Led Zeppelin на стенах спальни я думал, что группы выступают только на огромных сценах, с дым-машинами, пиротехникой и лазерными шоу. Для меня это — рок-н-ролл. Я даже не подозревал, что все, что нужно, — это четыре стены и песня.
В метро по пути в город в голове электрическим штормом проносились дурные предчувствия. Я представлял тот хаос и безумие, ждущие меня в этом захудалом барчике в центре города. Всего пару часов назад мне открылась правда, и я с нетерпением ждал, когда смогу увидеть это вживую. Теперь я мог себя с чем-то идентифицировать — с чем-то, чего я не мог увидеть в родном городе. Выщербленные пластинки и записанные в гараже песни, которые вырывались из колонок Трейси, открыли окно в мое сердце, и наконец-то я смог ощутить себя частью чего-то. Наконец-то я чувствовал, что меня понимают. Я всегда думал, что отличаюсь от других, и мне не к кому было обратиться за поддержкой. Я был ребенком из неполной семьи, маменькиным сынком и в лучшем случае средним учеником. Я отчаянно хотел найти свою нишу, свое племя. Мне было необходимо экзистенциальное преображение. И я чувствовал, что оно грядет.
По приезде в Cubby Bear я увидел парочку панков у входа и удивился, насколько они молоды. Это были ребята вроде меня, а не те грозные лица с пластинок Трейси. Большинство — худенькие подростки в джинсах, футболках и «конверсах», лезущие на стену от неуемной энергии. Мне сразу полегчало. Мы зашли, и Трейси представила меня своим друзьям. Вскоре я понял, что здесь все всех знают. Этакая сплоченная группа друзей, объединенных любовью к бунтарской музыке и самовыражению. Конечно, кое-где виднелись и шипы, и кожа, и разноцветные волосы, и пирсинг, но меня они не пугали. Я чувствовал себя как дома.
Словно готовящаяся разорваться бомба, зал замер в напряженном ожидании, пока Naked Raygun выходили на сцену. Свет выключили, и меня поразила камерная атмосфера. Не похоже на то, что я видел на своих постерах. Я стоял плечом к плечу с другими зрителями, буквально в сантиметрах от небольшой сцены. Вокалист схватил микрофон, готовясь начать отсчет до первого номера. И, когда это произошло, зал взорвался остервенело летающими конечностями и оглушающей громкостью, словно пороховая бочка. Люди друг на друге. Слэм, прыжки со сцены, толпа, орущая слова каждой песни, вскидывающая в воздух кулаки, будто верные солдаты из «Соника». На меня наступали. Толкали и били. Кидали в толпе, как тряпичную куклу. И это было охрененно. Музыка и жесткие танцы выпустили энергию, которая копилась во мне годами. Это был словно обряд экзорцизма для всех моих детских травм. ЭТО БЫЛО ТО ЧУВСТВО СВОБОДЫ, КОТОРОГО Я ЖДАЛ ВСЮ ЖИЗНЬ, И ТЕПЕРЬ, КОГДА Я ПРОШЕЛ КРЕЩЕНИЕ СЛЮНОЙ, ПОТОМ И ОСКОЛКАМИ СТЕКЛА, ПУТИ НАЗАД УЖЕ НЕТ. Песня за громогласной песней, я стоял у сцены, купаясь в искореженном величии музыки. Некоторые считают Naked Raygun самой важной группой в истории чикагского панка. Их стиль напоминал хардкор-стиль серф-рока Dick Dale. Конечно, тогда я не понимал их значимость. Я просто знал, что их музыка наполняет меня тем, что мне нужно больше всего. Каждая песня длилась не больше 3,5 минут, но эти минуты зал неистовствовал. Паузы в ожидании возобновления хаоса казались вечностью. Все закончилось слишком быстро, и зажгли свет. Я подошел к столику с мерчем и купил свою первую панк-рок пластинку: семидюймовый сингл «Flammable Solid» от Naked Raygun. Одну из всего тысячи выпущенных.
