Лос-Анджелес восхищал меня почти так же сильно, как многовековая история Европы, но совсем по-другому. Все казалось таким… невероятным. И уж насколько Вашингтон можно считать непостоянным городом, с его резко меняющейся с каждой новой администрацией социальной динамикой, Лос-Анджелес, казалось, менялся каждую минуту. Словно на самой большой в мире автобусной остановке, люди толпами шли через вращающиеся двери безграничных возможностей и последующего краха, оставляя место для следующей волны посетителей, надеющихся, что именно они достигнут успеха. В нем была грусть, которую, казалось, маскировали излишествами и баловством, из-за чего похмелье на следующее утро только усиливалось. И нет ничего более отрезвляющего, чем просыпаться в спальном мешке на полу в доме участницы боев в грязи, молясь, чтобы член вашей группы вас не бросил. Снова.
В шесть вечера Скитер так и не объявился, так что нам пришлось позвонить и отменить концерт, назначенный на тот день. Реальность потихоньку начала нас захлестывать. Нет Скитера — нет концерта. Нет концерта — нет денег. Нет денег — нет еды. А нет тура — значит, мы не можем поехать домой, что ставило меня перед ужасающим сценарием, в котором я до конца своих дней сижу в депрессии в самом гламурном городе Америки, пытаясь каким-то образом выплыть. За все годы мы неоднократно откапывались из различных ям, но эта, казалось, была особенно глубокой.
Шли дни, и благодаря щедрости наших соседок, которые приходили домой каждую ночь после боев, вываливая содержимое кошельков в огромные стопки на ковре в гостиной, нам как-то удавалось выжить. Еды было мало, и вскоре наступил голод. Нашему роуди, канадцу Барри, высылали чеки социального страхования, чтобы помочь нам не умереть с голоду, но это продолжалось недолго. И по сей день я никогда не использую выражение «не стоит и банки фасоли», потому что помню, как однажды нашел банку фасоли на той кухне, и это реально спасло мне жизнь. Времена, безусловно, тяжелые, но, будучи подготовленным к любым испытаниям за годы в дороге, я изо всех сил старался мыслить позитивно. Хотя это нелегко.
В итоге я устроился укладывать плитку в кофейне в Коста-Меса, чтобы подзаработать, но со временем становилось все более и более очевидным, что домой в ближайшее время мы не поедем. Барри в конце концов вернулся в Канаду, осознавая тупиковость ситуации, что вполне понятно. Я был в отчаянии, и мне требовалось хотя бы ненадолго сбежать с нашего медленно тонущего корабля. Наше оборудование пылилось в гараже в подвале дома Сабрины, но примерно через неделю я заметил, что в этом маленьком гараже пылится еще кое-что: черный мотоцикл «Хонда Ребел 250» 1985 года выпуска. Словно игрушечная версия «Харлей-Дэвидсон», это была великолепная машина, пусть всего на одну ступень выше мопеда, но идеально подходящая для изучения города. Я всегда мечтал о мотоцикле (реально, эта мечта периодически возвращалась ко мне на протяжении всей жизни), так что помчался наверх и спросил, кому принадлежит эта гламурная версия минибайка. Оказалось, он принадлежал одной из соседок Сабрины, которая сказала: «Конечно, бери! Просто заправь его и пользуйся!» Кажется, на тонущем корабле таки нашлась спасательная шлюпка.
У меня не было ни прав, ни шлема (в то время он не требовался), и я дождался захода солнца, залил в крохотный бак мотоцикла бензин и помчался по холмам, избегая крупных дорог, боясь, что меня остановят, и… потому что я не умел ездить на гребаном мотоцикле! Все свои проблемы я оставил на полу этой захламленной гостиной и бесцельно кружил по окрестностям дома Сабрины в Лорел Каньоне, часами катаясь по извилистому лабиринту зажиточных Голливудских холмов, глядя вниз на мерцающие огни города и на бесчисленные великолепные дома наверху среди деревьев, мечтая, что однажды и я смогу жить в такой роскоши. В каждом доме без сомнения жили рок-звезды, кинозвезды, продюсеры, режиссеры, которые последовали за своей мечтой и каким-то образом сорвали джекпот, и я задавался вопросом, каково это — достичь такого уровня успеха, каково это — жить в таких шикарных условиях и каково это — знать, что у тебя на обед, на много дней вперед. Пропасть между этой фантазией и реальностью, в которой я жил, настолько огромна, настолько невообразима, что не стоило даже и думать об этом. Поэтому я просто ехал. Это был мой побег от реальности. Мое временное спасение. Моя спасательная шлюпка с медленно тонущего вдали корабля. И, мчась в ночи, я думал о том, что привело меня сюда, вспоминая все свои шаги и планируя следующие. Ночь за ночью я следовал этому распорядку, каждое утро просыпаясь в своем спальном мешке на полу гостиной с опухшими от пыли и грязи дорог глазами, возвращаясь к реальности, где я был бездомным питомцем, которого приютила участница боев в грязи.
А ЗАТЕМ Я УСЛЫШАЛ ЧЕТЫРЕ СЛОВА, КОТОРЫЕ НАВСЕГДА ИЗМЕНИЛИ МОЮ ЖИЗНЬ: «ТЫ СЛЫШАЛ О NIRVANA?»
Во время телефонного разговора со старым другом, который вырос с парнями из NIRVANA в крошечном городке Абердин в Вашингтоне, я узнал, что в то время у них не было барабанщика и что пару недель назад они видели выступление Scream в нашем злополучном туре. Оказывается, их впечатлила моя игра, и мне дали их номера телефонов. Конечно, я слышал о NIRVANA. Их дебютный альбом Bleach, ставший знаковым на андеграундной сцене, представляя собой смесь метала, панка и мелодичности в стиле The Beatles, состоял из 11 музыкальных шедевров, изменивших альтернативную музыку (по удивительному совпадению запись альбома обошлась в 606 долларов). Альбом быстро стал одним из моих любимых, отличаясь от всех других шумных и тяжелых панк-пластинок в моей коллекции, потому что в нем были ПЕСНИ. И этот голос… ни у кого не было такого голоса.
После еще нескольких дней голода и разочарования я решил испытать судьбу и позвонить басисту NIRVANA Кристу, чтобы узнать, что у них там с барабанщиком. Мы не были знакомы, поэтому я представился и объяснил, что его номер мне дал наш общий друг, так что мы немного поболтали, пока Крист с сожалением не сообщил мне, что место барабанщика уже занял их хороший друг — Дэн Питерс из Mudhoney. Я подумал, что все равно попробовать стоило, и это не конец света. Я оставил свой номер в Лос-Анджелесе Кристу и сказал ему, чтобы он оставался на связи и позвонил мне, если они когда-нибудь приедут в Лос-Анджелес. Похоже, Город ангелов, к сожалению, теперь мое постоянное место жительства.
В ту же ночь зазвонил домашний телефон. Крист перезвонил. Кажется, он все хорошенько обдумал. «Может быть, тебе стоит поговорить с Куртом», — сказал он. Дэнни Питерс — потрясающий барабанщик, но его стиль сильно отличался от моего. Он играл в более классическом стиле 60-х, в отличие от моей упрощенной, динамичной и в чем-то неандертальской игры, которая казалась немного более подходящей для Nirvana. К тому же Крист и Курт чувствовали себя виноватыми, забирая Дэнни из Mudhoney, одной из их любимых групп. Потому я тут же позвонил Курту, и мы немного поговорили о музыке. От NWA до Нила Янга, от Black Flag до The Beatles, от Cramps до Creedence Clearwater Revival — мы обнаружили, что у нас много общего в музыкальном плане, и, возможно, мне стоит пройти прослушивание. «Что ж, если ты сможешь до нас доехать, просто дай нам знать», — небрежно сказал он с протяжным акцентом, который теперь знает весь мир. Мы попрощались, и мне предстояло принять одно из самых трудных решений в жизни.
