Помимо меняющихся течений музыкального ландшафта, жизнь в моей крошечной спальне в Западном Сиэтле тоже была в движении, и каждый день приносил что-то новое в маленький хаотичный мирок Nirvana. Я держался изо всех сил, но шаткий карнавальный аттракцион, который когда-то был нашей маленькой группой, начал раскручиваться все быстрее и быстрее, и наша незапланированная ставка на изменение мира все увеличивалась. На тот момент все уже зашло так далеко, что, даже если бы мы захотели, остановить это было уже невозможно. Альбом, который мы записали всего за двенадцать дней в старой студии в Лос-Анджелесе под названием Sound City, теперь продавался по 300 000 копий в неделю. Новость о том, что мы выбили Майкла Джексона с первого места в чартах Billboard, пришла в день, когда мы в первый раз должны были играть в Saturday Night Live, 11 января 1992 года.
Возможно, именно в тот момент я понял, что жизнь никогда не будет прежней. С детства Saturday Night Live было моим любимым шоу, и каждые выходные я не ложился спать и сидел в пижаме перед телевизором, ожидая появления на экране кумиров. Но я не просто хотел увидеть выступления гениев комедии вроде Дэна Эйкройда, Гилды Рэднер, Джона Белуши, Ларейн Ньюман, Билла Мюррея, Стива Мартина и Энди Кауфмана. Я с особым нетерпением ждал музыкальных гостей, которых они звали каждые выходные. Это было моим музыкальным образованием — вроде мастер-класса по живому исполнению от лучших из лучших. Но было одно выступление, которое выделялось среди остальных, изменив мой жизненный путь, — В-52, исполняющие свой хит «Rock Lobster» в 1980 году.
ДЛЯ МЕНЯ ЭТИ ТРИ МИНУТЫ БЫЛИ БОЛЬШИМ, ЧЕМ ПРОСТО ГРУППОЙ, ИГРАЮЩЕЙ СРОЮ ПЕСНЮ. ЭТО БЫЛО ВОЗЗВАНИЕ КО ВСЕМ, КТО ЗАДЫХАЛСЯ В КОНСЕРВАТИЗМЕ, БОЯСЬ ПОКАЗАТЬ СВОЮ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ, ОТКРЫТЬСЯ МИРУ СО ВСЕМИ ЕГО СТРАННОСТЯМИ. В десять лет в моей голове пока не было таких сложных конструктов. Теперь я уже это знаю. Но даже тогда меня воодушевило то, с какой гордостью они принимали то, что не похожи на остальных. Наблюдая за их причудливым танцем, я знал, что тоже хочу вырваться наружу. Я больше не хотел следовать норме. Я хотел оторваться от стаи, как В-52. В жизни любого ребенка наступает тот золотой момент, когда независимость и идентичность пересекаются, в конечном счете определяя ваш жизненный путь, и это — мой момент. Я решил, что буду странным парнем с гитарой, который любил музыку и комедию. Кто бы мог подумать.
Но у Nirvana возможность играть в SNL появилась в непростое время. Мы не виделись с тех пор, как закончили тур по Западному побережью вместе с Red Hot Chili Peppers и Pearl Jam, и за это время все пошли своим путем, полностью вымотанные за те семьдесят пять концертов, которые отыграли в том туре. Я уехал домой в Вирджинию, Крист вернулся в Сиэтл, а Курт уехал в свой новый дом в Лос-Анджелесе. Когда мы встретились в Нью-Йорке на шоу, чувствовалась определенная усталость. Особенно заметно это было у Курта. И вместо желаемого триумфального воссоединения группы в телешоу, которое изменило мою жизнь, получилось что-то… не то. В нашем и без того шатком фундаменте начали образовываться трещины, а шаткий фундамент — это не то, что нужно, когда выступаешь в прямом эфире на телевидении перед миллионами людей, которые впервые увидят группу, появившуюся из ниоткуда, чтобы свергнуть «короля поп-музыки» со своего трона.
«Дамы и господа… Nirvana!»
Курт начал играть вступление к «Smells Like Teen Spirit», и, несмотря на то, что к тому времени я играл ее каждый день в переполненных залах по всему миру, жизнь промелькнула перед глазами. Здесь стояли В-52. Здесь стояли Devo. Здесь стоял Дэвид Боуи. Именно здесь легенды, от Боба Дилана до Мика Джаггера, исполняли песни для миллионов молодых музыкантов, таких как я, в пижамах сидящих перед телевизором в ожидании выхода кумиров, играющих песни, которые сформируют их жизнь. Я хотел упасть в обморок. Я хотел блевать. Я хотел спрятаться. Но я отчаянно ворвался в это барабанное вступление и… сломал палочку.
Черт.
Теперь я вел песню с одной спущенной шиной. Я перевел глаза на своего давнего друга Джимми, который был моим техником на шоу. Мы в ужасе смотрели друг на друга. Одно дело, когда это происходит на концерте Scream перед 75 людьми; совсем другое — когда смотрит весь мир. «Просто играй дальше», — сказал я себе, продолжая бить по барабанам, как будто на кону стояла жизнь. Во время короткого перерыва между ударными партиями я молниеносно схватил другую палочку и закончил песню (адреналина во мне хватило бы, чтобы убить лошадь), исполненный гордости, представляя, что, может быть, наше выступление — воззвание к целому новому поколению детей, задыхающихся в консерватизме, боящихся показать свою индивидуальность, открыться миру со всеми его странностями.
Ах да, еще в нашу гримерку в тот вечер позвонил Странный Эл
[44] и лично попросил разрешения сделать кавер на «Smells Like Teen Spirit». Мы официально пришли к успеху.
После Saturday Night Live мы снова разошлись, встретившись через две недели в Лос-Анджелесе, чтобы снять клип на «Come As You Are», прежде чем отправиться в Австралию и Японию в тур продолжительностью три с половиной недели — еще один невообразимый опыт, который я мог добавить к списку вещей, о которых даже не мечтал. Приехав в Лос-Анджелес, в первый день съемок я понял, что с Куртом что-то не так. Он казался слабым и подавленным, и по его глазам было ясно: пока мы не виделись, без наркотиков дело не обходилось.
Впервые я узнал, что Курт употребляет героин, в январе 1991 года, когда был в Лос-Анджелесе у друга. До этого я не был знаком ни с кем, кто бы употреблял героин, и знал об этом очень мало, поэтому был просто шокирован. Я присоединился к группе всего за три месяца до этого, и жил с Куртом в крошечной квартирке, и, возможно наивно, не считал его человеком, который на это способен. Для меня героин — грязный уличный наркотик, который употребляли только проститутки и нарики в темных переулках в центре города, а не нежные, добрые, любимые всеми музыканты, у ног которых лежал весь мир. Я, конечно, читал сказки о легендарных рок-звездах в бесчисленных биографиях, где подобное поведение описывалось как своего рода знак почета, но никогда не думал, что реально с этим столкнусь. Вашингтон не был особенно «героиновым» городом. Сиэтл же — столицей героина.
Курт заверил меня, что систематически героин не употреблял, а лишь однажды пробовал. «Я ненавижу иглы», — говорил он, пытаясь убедить меня, что я не напрасно бросил все и переехал через всю страну, чтобы жить с совершенно незнакомым человеком, оказавшимся наркоманом. И поскольку я ничего не знал об этом наркотике, я ему поверил. В любом случае он не мог бы скрыть от меня такой секрет. По крайней мере, я так думал.
Однажды ночью в Олимпии, когда мы выпивали с друзьями, кто-то достал таблетки. Какое-то обезболивающее, отпускаемое по рецепту. «Выпей одну с пивом, и будет суперкруто!» — сказали мне. Меня напрягло даже это, поэтому я продолжил пить только коктейли, но видел, как Курт принял парочку. Это меня напугало. Я всегда с осторожностью подходил к тому, чтобы что-то употреблять, опасаясь последствий, из-за страха перебрать, но у меня были друзья в Вирджинии, которые были не прочь немного раздвинуть границы, чтобы посмотреть, как далеко могут зайти. Я стал понимать, что и Курту это свойственно.
