В конце концов, в самую последнюю минуту я решил, что пора ехать, бросил все свои веши в кабриолет и помчался в аэропорт Лос-Анджелеса в надежде, что успею на рейс. Я практически ничего не знал о запутанной паутине оживленных автомагистралей, пересекающих огромный город, поэтому вслепую мчался по Долине на опасной скорости, надеясь, что двигаюсь хотя бы приблизительно в направлении нужного съезда. Завернув за угол, я внезапно увидел съезд буквально в нескольких метрах от меня, поэтому резко повернул руль вправо, и… БАМ!
Я врезался в высокий бордюр со скоростью 45 миль в час
[46], что не только выбило передние колеса из-под машины, но и заставило сработать подушку безопасности (о существовании которой я даже не знал), взорвавшуюся в десяти дюймах от моего лица, как динамитная шашка. Побитый, я вывалился из машины, кашляя от пыли, вылетевшей, когда подушка ударила меня по лицу, словно бита, и вызвал эвакуатор. (Не дайте себя обмануть рекламе, дамы и господа. Подушка безопасности, хотя и реально спасет вас, совсем не мягкая и шелковистая. Она врежет вам, как правый апперкот от Майка Тайсона.) Когда приехал эвакуатор и сотрудник страховой оценил повреждения (мой левый глаз тем временем начал раздуваться, как гигантский воздушный шар), он объявил, что машина восстановлению не подлежит.
Полностью уничтожив прекрасный кабриолет, который стоил всего 12 долларов в день, я вызвал такси и, поджав хвост, потащился обратно к дому Пита, щеголяя фингалом под глазом, чтобы пожить у него еще неделю. Дополнительная неделя в Лос-Анджелесе дала мне время избавиться от синяка под глазом, а также время подумать о том, что ждет меня впереди. О той пропасти между нами тремя и о том, сможем ли мы перешагнуть ее на этот раз. Мир услышал Nirvana. Мы были чудаками, за которыми сейчас наблюдал мир. Сможем ли мы выжить?
Пришли новости, что Курт находится в реабилитационном центре в Лос-Анджелесе. Хотя и волновался за него, я не был удивлен. Я воспринял это как хороший знак. Я был на другом конце города со своими старыми друзьями, и, возможно, он тоже нашел немного света и покоя. Так как я не знал никого, кто бы проходил реабилитацию, я наивно думал, что это быстрое решение проблемы, вроде удаления аппендикса или миндалин. Кроме проблем отца с алкоголем, я не сталкивался с истинной зависимостью и не понимал ее природы. И, конечно, я не знал, насколько сильна зависимость Курта. Мне еще только предстояло понять, что на исцеление, необходимое для того, чтобы освободиться от тисков этой болезни, требуется целая жизнь — если вы сможете держаться подальше от тьмы.
НО, КАЗАЛОСЬ, ВПЕРЕДИ НАС ЖДАЛО ЕЩЕ ТАК МНОГО, ВЕДЬ МЫ ТОЛЬКО НАЧАЛИ.
Часть третья
Момент
Его больше нет
«Его больше нет, Дэйв».
У меня подкосились колени. Выронив телефон, я упал на пол своей спальни, закрыл лицо руками и заплакал. Его больше нет. Больше нет того скромного молодого человека, который предложил мне яблоко, когда мы познакомились в аэропорту Сиэтла. Больше нет моего спокойного соседа-интроверта, с которым мы делили крошечную квартирку в Олимпии. Больше нет любящего отца, каждый вечер играющего перед концертом со своей прекрасной дочкой.
Я и не думал, что мне может быть настолько плохо. Я не мог говорить. Я не мог думать. Я не мог стоять. Я не мог дышать. Все, что я мог, — это видеть перед собой его лицо, зная, что никогда больше его не увижу. Я больше никогда не увижу его странные плоские пальцы, или его острые локти, или пронзительный взгляд его голубых глаз. Потому что он покинул нас. Навсегда.
Через некоторое время телефон снова зазвонил. Я все еще лежал на полу и едва ли мог говорить из-за слез и сбившегося дыхания.
«Подожди… Он не умер. Он еще жив…»
Я вскочил с мягкого ковра, мое сердце бешено колотилось. «Стой… Ты уверен??» — лихорадочно спросил я.
«Да… Он в больнице, но он справится, Дэйв! Он выкарабкается».
За пять минут я прошел путь от самого мрачного дня в моей жизни к рождению заново. Я повесил трубку. Я был в шоке. Я онемел. Мне хотелось смеяться, плакать, биться в истерике. Я находился в неопределенности эмоционального чистилища. Я не знал, что чувствовать.
Первая встреча со смертью совершенно сбила меня с толку. Теперь я знал сокрушительную боль утраты, но лишь на короткое время, после чего она была отброшена в сторону, как ужасная шутка. Скорбь для меня изменилась навсегда. С того дня потеря близкого мне человека превратилась в ожидание того звонка, который сообщит, что это всего лишь ошибка, что все в порядке; а затем в попытки вытащить спрятанную боль наружу, когда телефон так и не звонил.
Нельзя предсказать внезапную смерть, но в жизни есть определенные люди, к смерти которых вы пытаетесь каким-то образом подготовиться. Вы по глупости пытаетесь защитить себя, возводя стену вокруг своего сердца, как своего рода упреждающий защитный механизм, чтобы быть готовым, когда зазвонит телефон. Это что-то вроде эмоциональной вакцинации: вы вырабатываете иммунитет к неизбежной смерти.
Но это никогда не работает.
Было 3 марта 1994 года. Я проснулся тем утром в Сиэтле и узнал, что у Курта передозировка в отеле в Риме. Я сразу же включил новости и, увидев, как его, привязанного к каталке, срочно везут в больницу на машине скорой помощи, судорожно начал звонить всей нашей команде, чтобы узнать, что происходит, молясь, чтобы это была просто еще одна случайная передозировка, что уже случалось раньше. Все говорили разное: некоторые сообщения ужасали, некоторые обнадеживали, но, как бы я ни хотел быть там, я был за 5000 миль, чувствуя себя совершенно беспомощным. В конце концов, буквально два дня назад мы виделись с Куртом в Мюнхене на концерте, который трагически стал последним для Nirvana.
С этого дня я возводил свои стены выше.
И через тридцать шесть дней они сомкнулись.
Известие о смерти Курта пришло рано утром 8 апреля. Но на этот раз это было правдой. Его больше не было. И не было второго телефонного звонка, чтобы исправить ошибку. Чтобы отменить эту трагедию. Это было окончательно. Я повесил трубку и ждал, когда та же сокрушительная боль снова поставит меня на колени… но этого не произошло. Она застряла где-то глубоко внутри меня, заблокированная травмой, вызванной эмоциональным конфликтом месяц назад. Я почти ничего не помню из того дня, кроме того, как включал новости и слышал его имя снова и снова. Курт Кобейн. Курт Кобейн. Курт Кобейн. Каждый раз, когда произносили его имя, оно понемногу пробивало доспехи, которые я построил вокруг своего сердца. Курт Кобейн. Курт Кобейн. Курт Кобейн. Я ждал, пока стены падут, еще раз отправив меня на пол, но этого не случилось. Я сопротивлялся, слишком боялся снова почувствовать ту боль. Курт был для меня больше, чем просто именем; он был другом, он был отцом, он был сыном, он был артистом, он был человеком, и со временем он стал центром нашей вселенной, точкой, вокруг которой вращался весь наш мир, но он все еще был просто молодым человеком, которого так много ждало впереди. НАС так много ждало впереди.
