То, что могло стать судьбоносным кораблекрушением эпических масштабов, превратилось в триумфальную ночь оглушительного пения и радостного празднования окончания тура. Тридцать шесть часов, которые предшествовали этому выступлению, в конечном счете наполнили энергией не только мое тело, но и душу, напомнив обо всем, за что я благодарен в своей жизни. Моя семья. Мои друзья. Моя музыка. Меня вылечила жизнь, и я вернулся в отель после концерта, уже не сломленный, но окрепший, с еще одним невероятным туром по Австралии за плечами.
На следующее утро я проснулся, поел и поехал обратно в аэропорт, чтобы отправиться в двадцатидвухчасовую поездку обратно домой. Миссия, мать ее, выполнена. Я сделал это.
Облетая планету в последний раз, я думал об этом безумном жесте любви к своим детям, размышляя об отношениях с собственным отцом и задаваясь вопросом, сделал ли бы он то же самое для меня. Перевернул бы он небо и землю, только чтобы быть со мной в такой важный день? Я в этом сомневался. Может быть, я люблю своих детей так сильно, потому что мой отец так не мог.
Я твердо верю, что свое понимание или «версию» любви каждый человек изучает на примере с первого дня своей жизни, и это становится твоей путеводной звездой, что бы ни случилось. Это основа для всех значимых отношений. И, конечно же, за то, что она у меня есть, я должен благодарить свою мать. Я ЛЮБЛЮ СВОИХ ДЕТЕЙ, КАК ЛЮБИЛИ В ДЕТСТВЕ МЕНЯ, И МОЛЮСЬ, ЧТОБЫ ОНИ ДЕЛАЛИ ТО ЖЕ САМОЕ, КОГДА ПРИДЕТ ИХ ВРЕМЯ. НЕКОТОРЫЕ ПОРОЧНЫЕ КРУГИ ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНЫ РАЗОРВАТЬСЯ. А ЧТО-ТО ДОЛЖНО УСИЛИТЬСЯ.
Спустя годы я вез Харпер в школу, и она спросила: «Папа, какой был у тебя самый длинный перелет на самолете?» Я улыбнулся и сказал: «Ну… Помнишь, как однажды я приехал домой всего на одну ночь, чтобы отвести тебя на твой первый бал?» Она кивнула. «Я летел около двадцати часов», — сказал я. Она посмотрела на меня как на придурка: «Двадцать часов?! Не надо было этого делать!!!»
Мы улыбнулись, и после долгой паузы она повернулась ко мне и сказала: «Хотя, вообще-то, знаешь… Это было нужно».
Мудрость Вайолет
— Ты сидишь?
Голос Джона Сильвы, окончательно охрипший после десятилетий выкрикивания приказов в своем захламленном голливудском офисе, в данный момент не мог звучать чище. Прозвучали те два слова, которые никто не хочет слышать в начале телефонного звонка, особенно от человека, отвечающего за твою карьеру. «Да… А что? Что случилось?!» — выпалил я в ответ, с ужасом, пронизывающим каждую клеточку моего тела, ожидая каких-то разрушительных новостей.
«Звонили из Американской киноакадемии. Они хотят, чтобы в этом году ты исполнил “Blackbird” на церемонии “Оскар”».
Я остолбенел.
Мой разум мгновенно перенесся в тот момент, когда все взгляды и камеры будут обращены на меня, наедине с акустической гитарой, в прямом эфире по телевидению перед 34 миллионами человек.
И хотя сейчас я сидел в трениках в своей гостиной и до концерта оставалось еще несколько недель, страх сразу же захватил меня. Я не мог представить более ужасающую перспективу. Тихое «Охренеть!» — это все, что я смог пробормотать в ответ.
Конечно, эта песня для меня не в новинку.
Аранжировка отпечатана в моей памяти с детства, и в конце концов я выучил сложную технику игры на гитаре Пола Маккартни, подпевая его великой мелодии.
Хотя одно дело — изящно исполнить такую сложную песню, не вставая с дивана дома.
Другое — провернуть это, пока ВСЯ ГРЕБАНАЯ ПЛАНЕТА СМОТРИТ (не говоря уже о Дженнифер Лоуренс и Сильвестре Сталлоне в зале).
Когда телефон практически выскользнул из моей потной ладони, я прохрипел в ответ: «Подожди… Но почему?» Я ничего не понимал.
Группа на тот момент решила передохнуть (или, как мы тогда говорили, «передохнуть»), а меня явно не номинировали на «Оскар», так с какой стати они меня звали? «Они хотят, чтобы ты был музыкальным сопровождением для сегмента “In Memoriam”», — ответил Сильва. «Не самый радостный момент», — подумал я, но, никогда не отступая перед любым вызовом, сказал: «Давай я позвоню тебе завтра. Утро вечера мудренее».
Я повесил трубку и сидел в тишине.
Мой мозг судорожно метался от сотни причин воспользоваться этой беспрецедентной возможностью к сотне причин вежливо отказаться. Быть приглашенным отдать дань уважения тем, кого киноиндустрия в этом году потеряла, — большая честь, но… Я сомневался, справлюсь ли с такой задачей. В глубине души мне было страшно.
В конце концов, «Blackbird» — очень непростая песня, а играть на церемонии вручения «Оскар» — это совсем не то, что играть перед залом, полным фанатов Foo Fighters.
К счастью, я уже исполнял эту песню раньше, правда, совсем для другой публики.
Это было на школьном концерте в третьем классе Вайолет годом ранее.
Школьный концерт, который больше не называют конкурсом талантов из-за страха жуткой психологической травмы, которую может нанести нашему растущему поколению любое соревнование (здесь выразительное закатывание глаз), обычно проходил в школьном спортзале и представлял собой детей, играющих на пианино или открывающих рот под песни Кэти Перри с замысловато поставленными танцевальными номерами, перед залом, состоящим из гордых родителей в спортивной одежде Lululemon.
Узнав о предстоящем концерте, Вайолет сразу же помчалась домой и взволнованно спросила, может ли она исполнить «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band» co своими самыми близкими друзьями. Для нее это не такая уж необычная просьба, учитывая, что с самого раннего возраста я промыл ей мозги полным репертуаром The Beatles, надеясь заложить некую прочную музыкальную основу, прежде чем она перейдет к таким музыкантам, как Карди Би и Игги Азалия. Ее энтузиазм показал мне, что она наконец почувствовала: это ее шанс поделиться талантом с другими, чего я ждал с тех пор, как впервые услышал ее прекрасный голос, когда она подпевала песням Эми Уайнхаус из своего маленького автокресла во время долгих поездок через долину Сан-Фернандо. Было сделано несколько телефонных звонков, чтобы закинуть удочку, но, к нашему ужасу, мнение ее друзей было единогласным: «Какой еще Сержант?!»
Вайолет ужасно расстроилась, узнав, что друзья не будут с ней выступать. Когда мы вместе сидели на диване и я смотрел, как слезы катятся по ее ангельскому личику, во мне проснулся отец-защитник. «Эй, а что, если мы с тобой исполним “Blackbird” вместе? Я буду играть на гитаре, а ты споешь!» Она подняла глаза и вытерла слезы. Выражение ее лица мгновенно изменилось, и она взволнованно кивнула с улыбкой облегчения. Я побежал за гитарой, сел перед ней и начал играть песню. Даже без репетиции или без текста, с которым можно было бы сверяться, она идеально попадала в акценты и пела в нужной тональности, так что мы с первой попытки сыграли практически идеально. Это было прекрасно. Я бы сказал, что удивлен, но я не удивился. Я знал, что она может это сделать. Но… могу ли я? Мы ударили по рукам и составили план: будем репетировать каждое утро перед школой и каждый вечер перед сном до самого дня концерта, чтобы быть более чем готовыми к тому моменту, когда нас позовут на сцену.
