– Тебе пока рано волноваться о старости, – улыбаясь, заметил десятый принц. – Лучше скажи, что ты хочешь получить в подарок.
– Как и в прошлые годы, просто купи для меня какую-нибудь безделушку, – ответила я.
– В этом году я хочу подарить тебе что-то особенное, – настаивал десятый.
– То, чего я сильно желаю, нельзя нигде достать, поэтому просто купи за пределами дворца что-нибудь новенькое и интересное, – бросила я, не подумав.
Десятый и четырнадцатый принцы переглянулись. Пристально глядя на меня, четырнадцатый серьезно сказал:
– Сперва скажи, что это, а там поглядим, можно это достать или нельзя.
Десятый принц тоже нетерпеливо глядел на меня.
Склонив голову, я задумалась. С того дня, как я попала во дворец, мы с сестрой хоть и виделись довольно часто во время торжеств по случаю Нового года и прочих праздников, но успевали лишь поздороваться и обменяться добрыми пожеланиями и ни разу не говорили с глазу на глаз. Если бы Жолань смогла прийти на мой день рождения, это было бы для меня лучшим подарком. Однако правила дворца были строги; позволительно ли двум сестрам встретиться и просто поболтать? Для многих увидеться с кем-то даже разок было труднее, чем взлететь к небесам, так что я уже могла считаться счастливицей. Кроме того, страсти вокруг титула наследника только-только улеглись, и восьмой принц пока что редко являлся ко двору, и я его еще ни разу не видела. Разве могу я давать людям пищу для пересудов и навлекать на его голову неприятности лишь из-за собственных эгоистичных желаний? Руководствуясь этими рассуждениями, я мягко улыбнулась и заявила:
– Это всего лишь день рождения! Просто пришлите мне что-нибудь забавное, этого будет достаточно.
Услышав мой ответ, десятый и четырнадцатый принцы замолчали. Затем четырнадцатый устремил на меня пристальный взор и сказал:
– Ты прожила во дворце так долго, что даже выучилась разговаривать, как они, – вслух говоришь лишь треть того, что думаешь на самом деле. В тебе больше нет тех свободы и удали, что были раньше.
Я подумала: что же за место этот императорский дворец? Все, кто когда-то был смел и прямолинеен, здесь превращались в осторожных и внимательных. Не желая ничего объяснять, я серьезно произнесла:
– Что такого важного в обычном дне рождения? Самое важное – что у вас все хорошо, что у нас всех все хорошо.
Четырнадцатый принц промолчал, продолжая сверлить меня взглядом. Десятый, похоже, тоже вспомнил о том недавнем инциденте и ничего не сказал. С того дня, когда все улеглось, я дважды встречала десятого с четырнадцатым, и всякий раз мы притворялись, будто ничего и не случилось, – здоровались и беседовали как обычно, никогда не поднимая эту тему. Сегодня же одна фраза, брошенная мной в момент волнения, заставила их обоих разом притихнуть.
Поскорее силой выгнав из сердца печаль, я с улыбкой заявила:
– Если вы не уходите, я просто не буду вас замечать. Буду собирать цветы, пока у меня есть несколько свободных дней. Нужно скорее нарвать сколько смогу, иначе упущу время, и мне придется ждать следующего года.
– Тогда мы пойдем, – торопливо ответил десятый принц. – Не будем отвлекать тебя от работы.
Четырнадцатый же почему-то застыл, глядя на меня и не произнося при этом ни слова. Мы с десятым принцем недоуменно переглянулись. Десятый хлопнул четырнадцатого по плечу:
– Четырнадцатый братишка, о чем задумался?
– Ни о чем, – поспешно отозвался тот со смешком. – Вспомнил одно стихотворение, только и всего.
– Все вы, книжные черви, такие, – глумливо сказал десятый принц. – В любое время и в любом месте беспокоитесь лишь о том, как бы другие не забыли, что вы усердно учились! Какое стихотворение ты вспомнил?
Четырнадцатый принц взглянул на меня с легкой улыбкой и продекламировал:
Не дорожи одеждой, шитой серебром,
А также златом и другим добром.
Ты юностью своею дорожи
И рви цветы, пока они свежи,
Не жди, когда не будет уж цветов,
А ты и голы ветви будешь рвать готов
[61]. Я едва заметно улыбнулась и ничего на это не сказала. Десятый же принц обомлел и, растерянно взглянув на меня, тихонько вздохнул. Поклонившись им обоим, я повернулась к ним спиной и начала срывать цветки сирени, больше не обращая на принцев внимания. После того как они ушли, улыбка мало-помалу сошла с моего лица, уступив место выражению горечи. По меркам как древнего, так и современного мира я уже миновала тот возраст, когда выходят замуж. Выбирая цветки, я обращалась к небесам, говоря про себя: я не хочу становиться легендой, я всего лишь обыкновенная девушка, которую уже ранили в прошлом, и потому ей пришлось надежно спрятать собственное сердце; но эта девушка по-прежнему надеется, что найдется некто, кто своими искренними чувствами раскроет все лепестки этого цветка и доберется до его сердцевины. Но где же тот благородный человек, который будет достоин доверия?
Я гляделась в зеркало, легонько поглаживая пальцем свое лицо. Кожа белая и гладкая, глаза блестящие, ясные, а губы алые, будто на них нанесли кармин. Из зеркала на меня смотрела юная девушка, но моя душа начала стареть: в отдаленных ее уголках уже воцарилось запустение.
Сегодня мне не требовалось идти на службу. Как же мне следовало провести день рождения в этом году? Когда я жила в Пекине, мама каждый год покупала мне торт. Потом, когда я переехала в Шэньчжэнь, мама заставляла старшего брата заказывать для меня торт по интернету и посылать его мне с любовью и пожеланиями счастья. Я тяжело облокотилась на стол, не желая больше вспоминать. Шел уже четвертый год моей жизни здесь, и я давно потеряла надежду вернуться. Похоже, эту жизнь я смогу дожить лишь как Малтай Жоси.
Внезапно мне пришло в голову: а разве день рождения – это не тот самый день, в который мама родила меня? В душу неудержимым потоком хлынула горечь, и я потеряла всякое желание думать об этом дне. Поднявшись со стула, я подошла к книжной полке, наугад взяла одну из книг и, опустившись на кровать, взялась за чтение.
Судя по надписи на обложке, это был сборник танской поэзии, но мне было все равно. Я перевернула страницу и тут же с громким хлопком швырнула книгу на стол. Стихотворение Мэн Цзяо «Песня отъезжающего сына» я знала наизусть, и строки сами собой зазвучали в моей голове.
Родная мать —
в руке иголка с ниткой.
В дорогу сыну
платье шьет она.
На сердце страх:
нескоро он вернется,
Должна одежда
быть на нем прочна.
Да разве может
сердце юной травки
Воздать за ласку,
Протяжно выдохнув, я легла на постель и закрыла глаза. Мои попытки предаться печали прервал стук в дверь. Я поспешно села на кровати, оправила одежду и сказала:
