– Ты совсем тупица или только сейчас туго соображаешь? – заорала я. – Госпожа столько лет была твоей женой! Ты вообще понимаешь, как сильна ее любовь к тебе?
Юньсы вскочил, и капли вина на его лице засияли в лунном свете, будто драгоценные жемчужины. Сжав трясущиеся руки в кулаки, он мрачно расхохотался.
– Когда я был на краю смерти, лишь она день и ночь сидела у моей постели. Когда все оставили меня, лишь она заботилась обо мне и пыталась утешить. Когда я боролся, она всеми силами поддерживала меня, и, даже когда я велел ей уходить, она безропотно согласилась. Сокровище было совсем рядом, а я продолжал повсюду искать его. Верно! Я тупица! Я тугодум! Все называли десятого брата глупым и наивным, но даже он почти сразу осознал ту истину, к которой я пришел, лишь оставшись один! Есть ли в Поднебесной кто-нибудь глупее меня? В свое время я потратил немало сил, чтобы заполучить ее для своих целей, но никогда не дорожил ею по-настоящему. Я видел лишь ее внешний ум и хитрость, но не понимал ее внутренней нежности.
Юньсы закрыл глаза и тяжело вздохнул, после чего добавил с болью в голосе:
– Хоть я и поздно это понял, мне казалось, еще не все потеряно. Я бы провел с ней остаток своих дней, но почему же Небо оказалось столь жестоким? Я снова и снова уступал, но Его Величество продолжал давить. Я полагал, что осторожность позволит мне пожить спокойно, но лишь сейчас уяснил, что это невозможно! Мой конец давно был предопределен!
– Теперь ты все осознал, но почему же так и не понял, что у нее на сердце? – плача, проговорила я. – Ты думаешь, что отослать ее – наилучшее решение, ведь ты не хочешь, чтобы ее постиг тот же ужасный конец, что и тебя. Но знаешь ли ты, что она не боится ни тюрьмы, ни смерти, ничего, но страшится лишь того, что ты оставишь ее? Ты для нее все. Так как ты можешь собственными руками безжалостно лишить ее всего?
Лицо Юньсы внезапно позеленело. Резким пинком опрокинув стол, он оттолкнул меня и, словно обезумев, выбежал наружу. Мы с тринадцатым неотступно следовали за ним. Домчавшись до ворот, Юньсы увидел запряженную повозку и, с ходу выхватив клинок из ножен одного из стражников, перерезал поводья, после чего вскочил на коня и бешено помчался вперед.
Повторяя за ним, тринадцатый тоже перерезал поводья и вскочил в седло. Затем он подтянул меня следом, и мы понеслись вдогонку за Юньсы.
Прижимаясь к тринадцатому господину, я плакала в его объятиях. Юньсы думал, что так будет лучше – не позволить ей понести наказание вместе с ним. Она же пусть и была не согласна, но не могла ему возразить, ведь это означало бы вынудить его не подчиниться императорскому указу, а она не желала, чтобы он снова страдал по ее вине. О Небо, почему же ты так безжалостно к этим двоим?
Еще не подъехав к отчему дому восьмой госпожи, мы заметили в небе странные красные отсветы. Тринадцатый вдруг задрожал всем телом.
– Что это? – испуганно спросила я.
Он не ответил, лишь торопливо осадил коня и помог мне слезть. Восьмой же, не глядя ни на что кругом, давно вломился внутрь.
Во дворе резиденции царил хаос: люди носились туда-сюда, нося воду и пытаясь потушить пожар. Никто не обратил на нас никакого внимания. Восьмого господина нигде не было видно. Я похолодела от ужаса, мои ноги била крупная дрожь, и тринадцатому пришлось поддержать меня под руку. Мы вдвоем помчались туда, где ярко разгоралось пламя.
– Минхуэй!
Крик, напоминавший отчаянный, негодующий вой волка, потерявшего свою возлюбленную, устремился ввысь вместе с языками пламени, вопрошая: почему же мир так жесток?
Три человека разом удерживали Юньсы, но он продолжал вырываться, отчаянно пытаясь дотянуться до видневшейся в огне неподалеку тонкой фигуры. Изящный силуэт висел в воздухе, озаряемый огненными всполохами, и казался фениксом, пылающим так ярко, что от одного взгляда на него начинали болеть глаза.
Пронзительно завывал ветер, и пламя, ликуя, взметнулось еще выше, насмехаясь над безумием этого мира. Тем временем фигура становилась все меньше. Постепенно палящие огненные языки поглотили ее, оставив лишь лужицу горячей крови змеиться по полу. Юньсы прекратил бороться и застыл, будто заледеневший. Огонь озарял мертвенно-бледное лицо, расцвечивая его жуткими красными пятнами, и даже черные глаза казались алыми точками. Лишь треплющийся на завывающем ветру халат подтверждал, что это человек, а не статуя. Трое, что удерживали его, в ужасе отступили на несколько шагов.
Слезы покатились по его щекам. В свете пламени они казались алыми, словно само его сердце роняло кровавые капли. Я в смятении глядела на Юньсы, который внезапно направился прямо в огонь. Стоящие рядом, испугавшись его лица, не смели пошевелиться. Он подходил все ближе к пламени, волна жара распахнула полы его халата, и теперь тот громко хлопал на ветру.
Внезапно придя в себя, я подбежала к нему и загородила путь. В первое мгновение мне показалось, будто я упала в раскаленную лаву: жар опалял мое тело. Но внутри меня разливался леденящий холод. Юньсы даже не посмотрел на меня – его взгляд был прикован к бушующему пламени. Он небрежно отшвырнул меня, и я, пошатнувшись, отлетела прямо в руки вовремя подоспевшего тринадцатого господина. Окружающие нас слуги тут же вышли из оцепенения и, крича от страха, подскочили к Юньсы, схватили его и оттащили прочь.
Юньсы внезапно обернулся и, с ненавистью глядя на меня, прорычал:
– Она лишь один раз поговорила с тобой, не причинив тебе никакого вреда, а ты что сделала с ней? Ну, теперь ты довольна?
Меня трясло. Крепче обняв меня, тринадцатый заорал на Юньсы:
– Не причинив вреда? Знаешь ли ты, что из-за всего одного разговора с восьмой госпожой Жоси потеряла ребенка? И что теперь она никогда не сможет иметь детей! Да понимали ли вы, как она страдала? Вы раз за разом использовали ее, чтобы навредить царственному брату, но подумали ли вы о ней самой?
Юньсы замер, ошарашенно взглянув на меня, и вдруг, запрокинув голову, испустил полный боли вопль, после чего прокричал:
– Отпустите меня!
Его продолжали держать. Тогда тринадцатый господин в гневе крикнул:
– Отпустите его! Пусть идет, пусть оставит здесь Хунвана, судьба которого висит на волоске. Посмотрим, как он будет объяснять это восьмой невестке!
Юньсы застыл на месте, завороженно глядя на огонь. Те, кто удерживал его, после недолгого колебания разжали руки и отступили на пару шагов назад.
Тем временем огонь постепенно затухал. Повернувшись к старшему брату Минхуэй, Юньсы произнес:
– Оставляю здесь все на тебя.
Старший брат Минхуэй через силу кивнул. Юньсы развернулся и неверной походкой пошел прочь.
Когда мы с тринадцатым господином покинули поместье, снаружи уже ожидал Гао Уюн с целым отрядом. Тринадцатый помог мне забраться в повозку. Я долго сидела в оцепенении, не шелохнувшись, а затем произнесла:
