– Хорошо.
– Нужно сделать это побыстрее, – попросила я, сжав его руку.
Он кивнул.
– Завтра мне все равно нужно отправить ко двору доклад, так что велю отвезти его вместе с письмом.
С этими словами он поднялся с постели и быстро покинул комнату.
Вздохнув про себя с некоторым облегчением, я принялась считать дни. Отсюда до столицы не больше двухсот пятидесяти ли
[114]. Если гнать во весь опор, это расстояние можно преодолеть верхом всего за две-три стражи. Если посланец выехал сейчас, то уже к вечеру он должен прибыть в Запретный город. Даже если он вдруг задержится в дороге, то приедет самое позднее к завтрашнему утру. Иньчжэнь особым указом велел передавать ему докладные записки без малейшего промедления, а значит, он увидит мое письмо уже завтра-послезавтра. Если добавить еще день на обратный путь, то получается, что я смогу увидеть его через три дня. Три дня!
На рассвете четвертого дня я попросила Цяохуэй помочь мне облачиться в одно из старых платьев, села у окна и застыла, глядя на улицу со смесью печали и радости в душе. Когда четырнадцатый господин зашел проведать меня, я выпроводила его под предлогом, что мне нужно отдохнуть.
Солнце медленно поднялось, застыло в зените, потом опустилось к западу, и все это время я понемногу мрачнела. Вскоре последний солнечный луч блеснул над землей, и мир погрузился во тьму вместе с моей душой.
Цяохуэй, заметив, что я, не шевелясь, сижу, устремив неподвижный взгляд за окно, шепотом спросила:
– Барышня ждет Его Величество, да?
– Он не желает меня видеть, не желает простить меня, – пробормотала я. – Оказывается, он ненавидит меня так сильно, что даже не хочет в последний раз увидеться. Нет! Наверное, это даже не ненависть – он просто посчитал это неуместным, ему безразлично, все равно, только и всего.
Цяохуэй зажала мне рот ладонью и, утирая мои слезы, предположила:
– Наверное, его что-нибудь задержало. Сложно сказать, что такого произошло при дворе, что ему не удалось вырваться, но Его Величество не может не увидеться с барышней.
Мое сердце пропустило удар, и в душе вдруг заалел огонек надежды.
– Он же еще может приехать, верно? – спросила я, схватив Цяохуэй за руку.
Та что есть сил закивала головой:
– Конечно, он обязательно приедет.
Прошел еще один день утомительного ожидания. Мгновения текли чересчур медленно. Мне ужасно хотелось, чтобы время шло быстрее, позволив ему поскорее появиться. Затем же мне начало казаться, что время летит слишком быстро: как же так, он еще не приехал, а уже дело к вечеру? Помедленнее, помедленнее, чтобы он успел добраться.
Надежда загорелась было во мне, но вновь потухла вместе с последними лучами солнца.
– Он не приедет! – со вздохом сказала я.
В душе я, однако, не сдалась. Третий день ожидания провела с равнодушным выражением лица, делая вид, что мне все равно, но тайком продолжала надеяться. Когда же солнце вновь стало опускаться за горизонт, повернулась к Цяохуэй и с улыбкой сказала:
– Он не приедет.
Цяохуэй обняла меня, беззвучно роняя слезы мне на платье.
Больше меня ничто не держало на этом свете. Пришло время совершить последние приготовления.
– Я расскажу тебе кое-что, – с улыбкой обратилась я к Цяохуэй, – но ты непременно должна это запомнить.
– Расскажете потом, – плача, отозвалась девушка, – сегодня вам нужно отдохнуть.
Покачав головой, я начала говорить. Я рассказала ей о том, что произошло с Люйу. Цяохуэй только кивала, роняя слезы. В конце концов она, всхлипывая, спросила:
– А что мне делать, если тринадцатый господин не приедет?
– Тринадцатый господин обязательно приедет, – улыбнулась я.
Когда же я отдала ей все необходимые распоряжения, Цяохуэй помогла мне приготовиться ко сну.
Я спала так сладко, как мне уже давно не приходилось. Когда проснулась, было уже совсем светло. Видя, как спокойно я сплю, Цяохуэй заметно расслабилась и теперь почти радостно спросила, что бы я желала надеть.
– То серебристо-голубое платье, у которого рукава расшиты магнолиями, – ответила я.
Достав его из сундука, Цяохуэй помогла мне в него облачиться, после чего воткнула в мою прическу шпильку с цветком магнолии и вдела в уши серьги. Я придирчиво оглядела себя в зеркале. Из-за того, что мое лицо сильно похудело, глаза выглядели огромными, а чересчур бледная кожа делала их чернее ночи. Цяохуэй, видя, что я нахмурила брови, торопливо нанесла мне на щеки румяна, но лучше не стало.
– Ну и ладно, – со смешком сказала я и, опустив голову на плечо Цяохуэй, закрыла глаза.
Цяохуэй с Чэньсян подняли меня и аккуратно уложили на кровать. Я чувствовала себя такой утомленной, что мгновенно провалилась в глубокий сон.
В полузабытьи я почувствовала, что кто-то сел рядом на постель и легонько поглаживает меня по щеке – ласково, с нежностью.
– Иньчжэнь, это ты? – позвала я, вне себя от счастья.
Четырнадцатый господин оцепенел, а затем ответил:
– Да, я здесь.
Это оказался совсем другой Иньчжэнь, имя которого звучит точно так же, хотя и записывается совсем другими иероглифами. Радость мгновенно растаяла, и я вновь утонула в печали.
– Музыкант приехал еще несколько дней назад, – с улыбкой проговорил четырнадцатый. – Хочешь послушать?
– Своди меня на прогулку, – подумав, ответила я. – Абрикосы уже отцвели?
Он тут же велел принести мягкие носилки, чтобы вынести меня на улицу.
Радостно светило весеннее солнце, даря умиротворяющее тепло, но мне почему-то становилось все холоднее.
– Хотя абрикосы уже отцвели, сейчас как раз распустились цветы персика, – сказал четырнадцатый господин, который шел рядом с носилками.
Он указал пальцем вперед. Я посмотрела в ту сторону и увидела яркое облако красных, будто вырезанных из парчи цветов персика. Их лепестки, колышущиеся на ветру, казались дрожащими язычками пламени.
