Юньсян долго думал, а затем осторожно произнес:
– Во-первых, Жоси с детства была равнодушна ко всему, что касается отношений между мужчинами и женщинами, и чем спокойнее она делает подобное, тем меньше значения придает происходящему. Во-вторых же, тот, кто написал это донесение, не знает, о чем именно они говорили, он лишь слышал смех и видел их движения. Возможно, в глазах постороннего подобное поведение могло показаться весьма интимным, в то время как сами они так не считали.
Второй месяц третьего года эры Юнчжэна
Иньчжэнь неподвижно стоял под навесом крыши и глядел на потоки ливня. Ветер сдувал струи дождя прямо на него, и постепенно Иньчжэнь вымок до нитки. Гао Уюн дважды тихо обращался к нему, пытаясь уговорить зайти в дом, но в конце концов замолк, так и не получив ответа. Затем он со страхом подумал о том, что его ждет нагоняй от императрицы, но тут среди роя тоскливых дум вдруг обнаружилась еще одна: если бы барышня Жоси была здесь, она бы мигом справилась.
Иньчжэнь долго стоял так, погруженный в свои мысли. Казалось, он обдумывал очень многое, но на самом деле в его голове крутилась лишь одна фраза: «Четырнадцатый господин Юньти остался на ночь в покоях своей супруги, урожденной Малтай, и порой оттуда доносился веселый смех». Резко развернувшись, Иньчжэнь вошел в дом, где взялся за кисть и написал тайное распоряжение: «Отныне и впредь вы обязаны докладывать лишь о действиях Юньти. Обо всем связанном с его супругой, урожденной Малтай, не докладывать».
Тринадцатый день третьего месяца третьего года эры Юнчжэна
Юньти быстрым шагом вошел в кабинет и горько взглянул на письмо, что держал в руке. Почерк, которым была написана фраза «Его Величеству в собственные руки», почти невозможно было отличить от оригинала, а значит, все, кому приходилось видеть красные императорские резолюции на документах, наверняка придут в ужас. «Моя жена пишет точь-в-точь такие же иероглифы, как старина четвертый, да еще и отправляет это письмо в столицу – вот это шутка!» Тихо вздохнув, Юньти достал конверт побольше и, надписав сверху «Его Величеству в собственные руки», спрятал в него письмо, после чего передал его вместе со своим докладом стоявшему рядом стражнику со словами:
– Как можно скорее доставьте это в столицу.
Четырнадцатый день третьего месяца третьего года эры Юнчжэна
Иньчжэнь взял в руки письмо от Юньти, мельком оглядел его и отбросил в сторону, собираясь прочесть только доклад. Кто знает, каких еще плохих стихов тот насочинял, чтобы сорвать свою злость? При дворе нынче и так немало забот. У него нет времени на эти глупости.
Двадцать первый день третьего месяца третьего года эры Юнчжэна
Вчера скончалась супруга Юньти, урожденная Малтай. Когда-то Ваше Величество осудили бывшего циньвана Лянь за то, что тот проявил расточительность, устраивая похороны своей матери, усердствовал в обрядах, предавал огню жемчуг, золотую и серебряную посуду. Кроме того, согласно указу Вашего Величества от двадцать первого дня десятого месяца первого года эры Юнчжэна, «отныне всем запрещается во время совершения погребальных обрядов тайком подавать свинину и баранину вместо жидкой каши. Всех, кто будет подавать слишком много угощений, ждет наказание». Ваш верный подданный видит, что Юньти собирается устроить роскошный обряд, поэтому посчитал своим долгом сообщить Вашему Величеству…
Иньчжэнь, словно молнией пораженный, уронил кисть на донесение. Только что вошедший в кабинет и уже приготовившийся к приветствиям Юньсян был изумлен. Он еще никогда не видел императора в таком состоянии.
– Царственный брат, что-то случилось? – тут же спросил он.
Иньчжэнь не издавал ни звука, лишь сидел, уперев взгляд в одну точку, пока его тело сотрясала мелкая дрожь.
Юньсян поспешно схватил стоящую на столе чашку с горячим чаем и передал Иньчжэню:
– Царственный брат, выпей немного.
Его взгляд упал на донесение, покрытое пятнами туши, и в глаза ему бросилась строчка: «Вчера скончалась супруга Юньти, урожденная Малтай…» Сердце застучало в бешеном ритме. Руки задрожали, и чашка, выскользнув, упала на пол.
Внезапно очнувшись, Иньчжэнь вскочил со своего трона и произнес, обращаясь к самому себе:
– Мы не верим! Мы не верим, что она так сильно ненавидела Нас!
Вдруг словно что-то осознав, он бросился к книжным полкам и принялся с остервенением переворачивать документы. Докладные записки одна за другой летели на пол. Наконец Иньчжэнь схватил то самое письмо от Юньти, на котором значилось: «Его Величеству в собственные руки». Дрожащими руками он вскрыл конверт и, к своему удивлению, вытащил из него еще один, на котором было написано то же самое.
Перед его глазами побежали строчки, написанные тем самым почерком, который он бы никогда не спутал ни с каким иным. У Иньчжэня потемнело в глазах, и он пошатнулся. Юньсян бросился его поддержать, тоже скользнул взглядом по письму, что сжимал в руке его царственный брат, и его глаза тут же закрыла мутная пелена.
Двадцать первый день третьего месяца третьего года эры Юнчжэна, ночь
В пустынном дворе мерцало лишь несколько тусклых свечных огней. Юньти нигде не было видно.
Стражник, что показывал дорогу, почтительно сказал Юньсяну:
– У гроба находится один лишь господин, так как, по его словам, его жена любила тишину, и ей не нравилось…
– Закрой рот! – холодно бросил переодетый Иньчжэнь, следовавший за Юньсяном. – Здесь нет никаких жен!
Стражник затрясся, не понимая, почему спутник тринадцатого господина внушает ему больший ужас, говоря таким холодным тоном, что мороз пробирает до костей.
Не желая долго оставаться в мрачном дворе, он тут же попросил у Юньсяна позволения откланяться и ушел.
Сидящий в углу комнаты на полу Юньти, услышав шаги, изумился про себя и тут же спрятал за пазуху золотую шпильку, что до этого сжимал в руке. Подняв валявшуюся на полу флягу с вином, он сделал щедрый глоток и погладил урну, что держал в объятиях: Жоси, он все-таки пришел!
Иньчжэнь замер, глядя на белую занавесь погребальных покоев. Юньсян тоже растерянно застыл. В прошлый раз он прощался с ней, думая, что как-нибудь приедет к ней, что у них еще будет возможность повидаться, однако он даже представить не мог, что тогда они попрощались навсегда. Когда Юньсян подумал об этом, на душе у него стало нестерпимо горько. Впрочем, он быстро вспомнил о том, что сейчас вовсе не ему хуже всех, и, приободрившись, негромко сказал:
– Четвертый брат, пойдем!
Едва заметно кивнув, Иньчжэнь шагнул внутрь.
В погребальных покоях стояла лишь ритуальная табличка – гроба нигде не было видно. В разуме Иньчжэня, где изумление на миг перекрыло скорбь, внезапно блеснул луч надежды. Возможно, она жива, просто… Просто… Он принялся вертеть головой, повсюду разыскивая Юньти.
