Я потрясенно разглядывала лицо Юйтань, спокойное, будто водная гладь. Та слабо улыбнулась:
– Говорят, что при долгой болезни дети перестают быть почтительными. Я, впрочем, знаю лишь, что такое долго жить в бедности, не получая помощи от родственников. После смерти отца мы с матушкой зарабатывали деньги: она – с утра до вечера стирая белье, я – занимаясь шитьем. Однако жили мы впроголодь. Вскоре из-за того, что матушка слишком часто плакала, ее зрение сильно испортилось. Она почти ничего не видела, но, желая скрыть это от меня, притворялась, что видит. Мы подыгрывали ей, потому что не хотели ее расстраивать.
Я протянула руку и, схватив ее ладонь, зажала в своих. Девушка продолжала:
– Я каждый день тяжело трудилась, зарабатывая нам на пропитание, но денег на лечение матушки по-прежнему не хватало. Вскоре младший брат тоже заболел из-за того, что уже очень долго не ел досыта. В тот год зимние морозы были необычайно жестокими, первый снег не успел растаять, а сверху уже падал новый, и снежный покров был толщиной в три или четыре цуня
[18]. Надев легкие туфли и тонкую ватную курточку, которую еще в юности носила моя матушка, я отправилась обходить наших родственников, чтобы занять немного денег. Самые жестокие, открыв дверь, сразу же закрывали ее, увидев меня на пороге. Те же, кто был немного добрее, начинали жаловаться на жестокую зиму еще до того, как я успевала открыть рот. Пробегав по снегу весь день, я так и не смогла взять взаймы ни единой мелкой монетки, зато замерзла и проголодалась. К тому времени уже совсем стемнело, но возвращаться домой было страшно. Матушка с младшим братом были больны, и я боялась того, что они, как отец, покинут меня. Потому бесцельно бродила по улице. Находясь в глубоком оцепенении, едва не попала под повозку, и возница поднял кнут, собираясь ударить меня.
Прекрасно осознавая, что Юйтань сейчас сидит здесь, рядом со мной, я все равно сильнее сжала ее ладонь:
– А что было потом?
Опустив голову, Юйтань немного помолчала, а затем, обворожительно улыбнувшись мне, продолжила рассказ:
– А потом сидящий в повозке молодой господин остановил его, сказав: «Это всего лишь девчонка, врезалась – и ладно!» После этого он выбранил возницу за невнимательность и за то, что стоило чему-то случиться, как он тут же принялся искать виноватых. После этого молодой господин опустил занавеску и велел вознице трогать, но я бросилась вперед, преграждая им путь, упала на колени и стала умолять господина дать мне немного серебра. Не знаю, откуда во мне тогда взялось столько смелости. Возможно, оттого, что я никогда доселе не слышала такого спокойного, мелодичного голоса, как у того молодого господина, который, даже бранясь, делал это без всякой горячности. А может, оттого лишь, что я сочла его богачом, которому ничего не стоило бы пожертвовать мне немного, и тогда я бы смогла удержать матушку и брата на этом свете.
Увидев на лице Юйтань по-настоящему теплую улыбку, я поняла, что ее желание осуществилось, но все же с тревогой спросила:
– А потом?
С улыбкой взглянув на меня, девушка ответила:
– Возница начал браниться: «Вот наглая девица! Да знаешь ли, чью повозку посмела задержать?» А тот молодой господин рассмеялся. Подняв занавеску, он бросил взгляд на меня, сидящую на коленях в снегу, и сказал: «Я уже достаточно взрослый, однако впервые кто-то осмелился так прямо просить у меня денег. Расскажи-ка, почему это я ни с того ни с сего должен дать тебе серебра?»
С этими словами Юйтань склонила голову и засмеялась.
– Что ты ему сказала? – спросила я, тряся ее за руку.
– Я сказала: «Мне нужны деньги, чтобы заплатить за лечение больной матушки и брата». И тогда он ответил: «Не припомню, чтобы я открывал дом призрения. Какое мне дело до того, что кто-то болен?» Тогда я сказала, что если молодой господин даст мне денег, то я вечно буду его верной служанкой. На это он ответил, что уж кого-кого, а слуг у него дома хватает с избытком. Я попыталась снова, пообещав, что я очень работящая и многое умею, а если даже чего-то не умею, то смогу научиться. Молодой господин расхохотался, сказав, что у него есть много способных людей, которые выполняют его поручения. Опустив занавеску, он велел вознице трогать. Тогда я потеряла всякую надежду. Мне казалось, будто та повозка увозит с собой мою матушку и брата. Внезапно меня взяла такая злость, что я подбежала, схватилась за оглоблю и стала изо всех сил тянуть ее на себя, мешая им ехать. Придя в ярость, возница начал непрерывно стегать меня кнутом, но я не разжала бы рук, даже если бы умерла. Когда повозка проехала некий отрезок пути, протащив меня за собой по дороге, молодой господин вдруг закричал: «Довольно, останови повозку!» Высунувшись в окно, он посмотрел на меня. К тому моменту мое тело уже волочилось по снегу, но руки по-прежнему держали оглоблю мертвой хваткой. Одобрительно кивнув, он спросил, сколько мне лет, и я ответила, что восемь. Улыбнувшись, молодой господин произнес: «Хорошая девчушка, стоит моих денег». С этими словами он дал мне банкноту, и я взяла ее, не смея верить своему счастью. Никогда не держала в руках банкнот, но знала, что даже одна такая означает большую сумму. Я торопливо отвесила ему земной поклон. Он ненадолго задумался, после чего велел вознице: «Отдай ей все серебро, что при тебе». Тот поспешно вытащил все деньги и отдал мне. Там было больше двадцати лянов серебра – достаточно, чтобы большая семья могла есть на них год или два. Я тут же протянула банкноту обратно господину, но тот сказал: «Она твоя, и серебро тоже твое. Ты наверняка сразу же побежишь за лекарем, однако уже совсем стемнело, а банкнота довольно крупная. Боюсь, сейчас ты уже не сможешь найти, где ее разменять». Он говорил разумные вещи, и, выслушав его, я тут же снова отвесила ему земной поклон, пряча банкноту и серебро. «Делаешь все ловко и споро», – похвалил молодой господин и, сев обратно в повозку, приказал вознице ехать. Развернувшись, я побежала было прочь, но тут внезапно раздался его крик: «Вернись!» Я тут же примчалась назад. Он бросил из повозки на снег накидку со словами: «Завернись в это». Лишь тогда я с испугом осознала, что моя одежда была изорвана ударами кнута.
Юйтань глубоко задумалась, словно все еще брела среди царства холода и стужи.
– А потом? – легонько подтолкнула я ее.
Насилу выйдя из оцепенения, Юйтань закончила свой рассказ:
– Не было никакого «потом». Я больше никогда не видела того молодого господина. Банкнота, которую он мне дал, была очень крупной. Кроме того, когда матушка излечилась, она продолжила зарабатывать стиркой, а мы с сестрами занимались шитьем. Так мы смогли прожить до того, как я попала во дворец.
– Выходит, вы виделись всего раз, – проговорила я с досадой.
– Тогда я была совсем мала и понятия не имела, как разузнать хоть что-нибудь о нем, – тихо сказала Юйтань. – А после того как я стала служить во дворце, мне уже не позволялось видеться с посторонними.
