Я сидела в восточных покоях, в комнате для каллиграфии, просматривая учетные книги, когда снаружи послышался шум. Отправившись встречать Иньчжэня, удивилась про себя тому, что он вернулся так рано. Он казался спокойным, и его губы даже были изогнуты в едва заметной улыбке, однако взгляд был холоднее льда. Я тут же выразительно взглянула на Гао Уюна, и тот взмахом руки отослал всех слуг прочь.
Подойдя к кану, Иньчжэнь уселся на него, скрестив ноги, и погрузился в глубокую задумчивость. Я вышла на минуту, чтобы велеть Гао Уюну подать вина и легких закусок, вернулась с подносом и налила Иньчжэню и себе по чаше. Тот молча выпил все вино одним глотком, и я немедленно снова наполнила его чарку. Лишь выпив подряд три чашки, Иньчжэнь наконец остановился и, взяв палочки, принялся за еду.
Все время с момента смерти Канси он держал свои переживания внутри. Я хотела напоить Иньчжэня допьяна, чтобы, будучи навеселе, он смог наконец облегчить душу. По сравнению со мной Иньчжэнь совсем не умел пить: в тишине мы вместе выпили всего три чайника вина, а он уже опьянел.
Резко швырнув чашку на пол, Иньчжэнь схватил чайник и сделал несколько глотков прямо из носика, после чего воскликнул:
– Известно ли тебе, о чем говорят все за пределами Запретного города? Говорят, будто мы извратили высочайшее повеление и отняли у четырнадцатого трон. Люди могут болтать что хотят – они лишь слушают тех, кто распускает слухи, и повторяют за ними всякую чушь. Но сегодня в присутствии четырнадцатого брата наша матушка спросила нас об этом! Она взяла и спросила нас!
Голос Иньчжэня прыгал, будто он хотел одновременно засмеяться и заплакать.
– Глядя нам в лицо, она сказала Юньти, что царственный отец был расположен к нему. Сказала, что не будет вдовствующей императрицей, пока мы являемся императором, и не должны даровать ей этот титул, иначе, когда они с царственным отцом увидятся на том свете, ей будет стыдно смотреть ему в глаза. За что она так? Неужели же только Юньти ее родной сын?
С этими словами Иньчжэнь швырнул оземь и чайник для вина. Притянув меня к себе, он спросил:
– Жоси, возможно ли, что царственный отец на том свете даже смотреть на меня не захочет?
– Конечно нет! – заверила я, обхватив его руками.
Иньчжэнь оттолкнул меня:
– Не лги мне! Пусть другие глупы, но ты-то все понимаешь. Царственный отец не простит меня, не простит! Знаешь, что он сказал мне в день своей смерти, когда тайно вызвал меня к себе? Царственный отец сказал, что наблюдал за четырнадцатым братом еще с сорок седьмого года эры Канси. Он хвалил его крепкую привязанность к братьям, его великодушие и чувство справедливости, его талант как к военному делу, так и к гражданским делам. Царственный отец полагал, что если сделать четырнадцатого брата наследным принцем, то в будущем остальные братья точно не станут враждовать.
И он засмеялся и рухнул грудью на стол. Я вспомнила тот день, взгляд его глаз, и мое сердце пронзила печаль. Как же он, к тому времени уже совсем отчаявшийся, сумел невозмутимо выслушать эти слова?
– Однако те слова царственного отца, к счастью, подтолкнули меня заблаговременно посоветоваться с Лонкодо, – вновь заговорил Иньчжэнь. – Мы оба были готовы, потому впоследствии смогли действовать без особой спешки.
Я похолодела. Готовы? К чему это они были заранее готовы? Впрочем, я тут же отогнала все посторонние мысли, не желая сейчас углубляться в размышления.
– Царственный отец ни за что не простит меня! – печально улыбнулся Иньчжэнь.
– Я не лгу, – твердо возразила я. – Император Шэнцзу непременно простит тебя! Больше всего его заботили мир и порядок в Великой Цин. Если ты сможешь хорошо управлять страной, он обязательно смилуется над тобой!
Лежа на столе, Иньчжэнь забормотал себе под нос:
– Царственный отец простит меня, точно простит, мы не сделали ничего дурного, мы обязательно будем лучше четырнадцатого!
– Конечно, – поддакнула я, прижавшись лицом к его плечу, – непременно простит!
Чуть позже я тихо позвала Гао Уюна, чтобы тот убрал посуду. Глядя на пьяного вдрызг Иньчжэня, валяющегося на кане, евнух спросил:
– Следует ли отвести Его Величество в опочивальню?
– Пусть Его Величество отдыхает прямо здесь, – ответила я.
– В таком случае ваш покорный слуга позовет кого-нибудь, чтобы позаботиться об императоре.
– Нет нужды, – остановила я его. – Нас с тобой двоих будет достаточно. Помоги сделать на полу постель. Если Его Величество пожелает чаю, я сама позабочусь об этом. Ты же пока передохни снаружи. Если что, я позову тебя.
Иньчжэнь сейчас находился в нетрезвом состоянии и мог сказать еще что-то неподобающее. Боюсь, тому, кто услышит его неосторожные слова, в будущем грозит большая беда.
Я слушала тихий храп Иньчжэня и грустила. Когда я была на экскурсии в восточном комплексе цинских императорских гробниц Циндунлин, гид рассказывал: «Цинских императоров обычно хоронили рядом с их отцами, и их погребальные таблички стояли возле табличек предков. Таким образом, в восточной части погребального комплекса находятся могилы императоров Шуньчжи, Канси и Цяньлуна. Император Юнчжэн, однако, озадачил своих потомков: он велел похоронить себя отдельно, в западной части». Судя по всему, его тревоги насчет Канси так и не рассеялись до конца. Пусть даже Иньчжэнь изо всех сил старался хорошо управлять страной, он все же не осмелился столкнуться с Канси в загробном мире лицом к лицу.
Я проснулась, едва забрезжил рассвет. Тихо совершив утренний туалет, велела Гао Уюну подежурить снаружи и проследить, чтобы никто не шумел. А затем отправила его на кухню приказать, чтобы приготовили кашу и кое-что еще из блюд и были готовы подать их в любой момент.
Вернувшись в покои, я обнаружила, что Иньчжэнь уже открыл глаза и теперь смотрит на меня ясным взглядом.
– Вчера вечером мы пили вино, и сегодня не нужно идти на аудиенцию, – улыбнулась я, присаживаясь на кан возле него. – Полежи еще немного!
– Жоси, – позвал он и схватил меня за руку.
– Голова болит? – спросила я.
Иньчжэнь с улыбкой проговорил:
– Раньше тринадцатый брат постоянно расхваливал твое умение пить, но я не воспринимал его слова всерьез. Вчера же ты действительно вынудила меня напиться.
– Правда лишь в том, что ты действительно совсем не умеешь пить, – улыбнулась я.
Иньчжэнь ничего не ответил. Все так же улыбаясь, он долго глядел на меня, после чего вдруг спросил:
– Кто прислуживал мне вчера вечером?
– Я.
Потом позвала Гао Уюна, чтобы он прибрался.
Легонько сжав мою ладонь, Иньчжэнь повернулся на кане и сел, после чего я помогла ему умыться и накрыла на стол. После еды Иньчжэнь, сияя улыбкой, достал из выдвижного ящика длинную узкую коробочку и протянул мне.
