Постепенно он стал чаще всего смотреть последние несколько метров записи. Камера перемещалась от Меган и останавливалась на лице одной из медсестер. У нее было странное выражение, столь же тонкое и неуловимое, как на лице Моны Лизы. Он знал: Меган хотела, чтобы он увидел именно это – ее последнее послание, ее финальную мольбу о понимании. Он заставил себя включить и транс-дорожку для медсестры, чтобы видеть ее глазами и ощущать ее кожей. Он не мог позволить себе упустить малейший нюанс, когда наблюдал за триумфальной ходьбой Меган, ради чего девушка работала так долго и упорно. И в конечном итоге убедился, что чувства той женщины были более мерзкими, чем просто жалость. Это был образ, который Меган выбрала, чтобы оставить ему: мир смотрит на Меган Гэллоуэй. Это был образ, к которому она никогда не вернется, и неважно, сколько придется за это заплатить.
Через год он разрешил себе посмотреть визуальную часть записи об их любви. Вместо него там был снят дублер, воспроизводящий сцены в Пузыре и на кровати-пароходе. Купер был вынужден признать: она никогда ему не лгала. Дублер даже не напоминал Купера. Никто не будет смотреть, как он занимается сексом.
Еще через какое-то время он пересмотрел запись с полным погружением в ощущения. Результат оказался и успокаивающим, и отрезвляющим. Он задумался над тем, что они могут продать, используя этот новый товар, и эта мысль испугала его не меньше, чем Анну-Луизу. Но он, вероятно, был единственным отвергнутым любовником в истории, который совершенно точно знал, что его действительно любили.
И это, конечно, чего-то стоило.
* * *
Его ненависть умерла быстро. Боль продержалась намного дольше, но настал день, когда он смог простить Меган.
А еще намного позднее понял, что она не сделала ничего такого, что нуждалось бы в его прощении.
Танго Чарли и фокстрот Ромео
Полицейский дрон находился в десяти километрах от колеса станции Танго Чарли, когда ему встретился необычный труп. На таком расстоянии колесо все еще представляло впечатляющее зрелище – ослепительно белое на фоне темного неба, вращающееся под вечными солнечными лучами. Дрон часто поражала его красота, бесчисленные варианты отражения света в тысячах окон. И он сочинял мыслепоэму на эту тему, когда его внимание привлек труп.
Довольно ироничная особенность дрона, не правда ли? Менее метра в диаметре, он был оснащен чувствительным радаром, очень хорошими глазами-камерами для видимого света и слабым сознанием. Его разумность обеспечивалась комочком человеческой мозговой ткани размером с каштан, выращенным в лаборатории. Это был самый дешевый и простой способ наделить машину определенными человеческими качествами, часто полезными в следящих устройствах. У людей использованная часть мозга служила для оценки прекрасного. Пока дрон наблюдал, она видела бесконечные прекрасные сны. Об этом знал лишь орган управления дроном – им был компьютер, – который не потрудился кому-либо об этом сообщить. Впрочем, сам компьютер считал эту особенность довольно приятной.
Дрон был обязан соблюдать множество инструкций и делал это с поистине религиозным рвением. Он никогда не приближался к колесу ближе, чем на пять километров. Все объекты крупнее сантиметра, покидающие колесо, следовало догнать, захватить и изучить. О некоторых категориях объектов полагалось доложить вышестоящему начальству. Все прочие следовало испарить с помощью имеющейся у дрона небольшой батареи лазеров. За тридцать лет наблюдения докладывать понадобилось лишь примерно о десятке объектов. Все они оказались крупными структурными компонентами колеса, оторвавшимися при его вращении. Каждый был уничтожен старшим братом дрона – станцией, расположенной в пятистах километрах от него.
Приблизившись к трупу, дрон немедленно его идентифицировал: мертвое тело, замерзшее в позе, немного похожей на позу эмбриона. А далее дрон застрял.
Многие особенности тела не укладывались в приемлемые для такого объекта параметры. Дрон осмотрел его снова, потом еще раз, и неизменно получал одни и те же неприемлемые результаты. Он не мог понять, что это за тело… и все же это было тело.
Дрон пришел в такое восхищение, что его внимание на время ослабело, и он стал не таким внимательным, каким был все предыдущие годы. Поэтому он оказался не готов, когда в его металлический бок легонько ткнулся второй летающий объект. Дрон быстро нацелил на него глаз-камеру. Это оказалась красная роза с длинным стеблем – того сорта, что некогда пышно росли в цветочном магазине колеса. Подобно трупу, цветок замерз до кристальной твердости, и от удара от него откололось несколько лепестков, которые облачком вращались вокруг розы.
Это было очень красиво. Дрон решил сочинить об этом мыслепоэму, когда освободится. Дрон сфотографировал цветок, испарил его лазерами – все в соответствии с инструкциями, – а потом отослал фото начальству вместе с фотографией трупа и криком отчаяния.
– Помогите! – крикнул дрон и стал ждать развития событий.
* * *
– Щенок? – переспросил капитан Хеффер, с сомнением приподнимая бровь.
– Щенок шелти – шетландской овчарки, сэр, – ответила капрал Анна-Луиза Бах, протягивая ему пачку голофото загадочного летающего объекта и единственную фотографию разбившейся розы. Шеф взял их и быстро просмотрел, попыхивая трубкой.
– И это прилетело из Танго Чарли?
– Вне всякого сомнения, сэр.
Бах стояла по стойке «вольно» по другую сторону стола напротив сидящего начальника и культивировала отрешенный взгляд. Я всего лишь жду приказов, мысленно твердила она. У меня нет своего мнения. Я переполнена информацией, как и полагается любому хорошему новобранцу, но я предложу ее только когда меня спросят, а потом буду ее выкладывать, пока меня не попросят остановиться.
Во всяком случае, такова была теория. Бах так и не научилась играть в эти игры. Из-за своего главного недостатка – высмеивания некомпетентности начальства – она и получила это назначение и стала участницей соревнования на звание самого старого из живых новобранцев/стажеров в управлении полиции Нового Дрездена.
– Шетландской…
– Овчарки, сэр. – Она посмотрела на шефа и интерпретировала движение чубука его трубки как желание узнать больше. – Разновидность колли, выведенная на Шетландских островах Шотландии. Рабочая собака, очень умная, незлобивая, хорошо ладит с детьми.
– Вы специалист по собакам, капрал Бах?
– Нет, сэр. Я видела их лишь однажды, в зоопарке. Я взяла на себя смелость провести исследование по этому вопросу, прежде чем предоставить его вашему вниманию, сэр.
Он кивнул, и она понадеялась, что это хороший знак.
– Что еще вы узнали?
– У породы есть три разновидности окраса: черная, мраморно-голубая и соболиная. Выведена из исландской и гренландской пород с примесью генов колли и, возможно, спаниеля. Впервые показана на выставке собак Крафта в Лондоне в 1906 году, и в Америке…
– Нет, нет. К черту про шелти.
