Примерно половина ламп не горела. Ковер был сморщенный и заплесневелый, и протертый в тех местах, где Чарли ходила чаще. На стенах местами виднелись потеки или росла плесень, как пятна проказы. Чарли редко замечала эти изменения, если только не рассматривала свои давние фотографии или не поднималась с технических уровней, как сегодня. Когда-то давно она пыталась поддерживать чистоту, но это место просто было слишком большим для девочки. Теперь она ограничивала уборку помещениями, в которых жила, – и, как любая девочка, иногда забывала наводить порядок и там.
Она выбралась из скафандра и повесила его в шкаф, где всегда его держала, затем немного прошла по плавно изгибающемуся коридору до президентского номера, где и жила. Когда она вошла, сопровождаемая Фуксией, давно дремавшая телекамера, установленная высоко на стене, ожила. Засветился ее мигающий красный глаз, и она рывком повернулась на кронштейне.
* * *
Анна-Луиза Бах вошла в затемненную комнату мониторинга, поднялась на пять ступенек в свой офис в задней части помещения, села и положила голые пятки на стол. Подбросила форменное кепи, поймала его ногой и принялась лениво вертеть. Сплела пальцы, опустила на них подбородок и задумалась.
Капрал Штейнер, ее заместитель в третьей смене, поднялся к ней на платформу, подтянул стул и уселся рядом.
– Ну? Как все прошло?
– Хочешь кофе? – спросила Бах. Когда Штейнер кивнул, она нажала кнопку в подлокотнике кресла. – Принесите два кофе для начальника смены. Минутку… принесите кофейник и две кружки.
Бах сняла ноги со стола и повернулась к напарнику.
– Он додумался, что на станции должен быть человек.
Штейнер нахмурился.
– Наверное, ты ему намекнула.
– Ну, я упомянула про шлюз.
– Вот видишь? Без этого он никогда бы этого не понял.
– Ладно. Пусть будет ничья.
– И что же тогда захотел сделать наш лидер?
Бах невольно рассмеялась. Хеффер был не в состоянии отыскать свое левое яичко без анатомического атласа Грея.
– Он пришел к быстрому решению. Нам надо немедленно послать туда корабль, отыскать выживших и доставить их в Новый Дрезден со всей возможной скоростью.
– И тогда ты напомнила ему…
– … что никакому кораблю не разрешено приближаться к Танго Чарли ближе пяти километров вот уже тридцать лет. Что даже наш дрон должен быть очень маленьким, медленным и осторожным, чтобы работать поблизости, и если вдруг пересечет черту, то и он будет уничтожен. Босс уже собрался вызвать штаб «Оберлюфтваффе» и попросить выслать крейсер. Я отметила, что а) у нас уже есть возле станции крейсер согласно обоюдному торговому соглашению с «Allgemein Fernsehen Gesellschaft»; б) что крейсер прекрасно может одолеть Танго Чарли без дополнительной помощи; но в) любое такое сражение убьет тех, кто сейчас находится в Чарли; но в этом случае г) даже если корабль сможет приблизиться к Чарли, имеется очень веская причина не делать этого.
Эмиль Штейнер поморщился, сделав вид, будто у него болит голова.
– Анна, Анна, никогда не излагай ему факты подобным образом, а если станешь, то никогда не следует доходить до пункта «г».
– Почему?
– Потому что таким образом ты читаешь ему лекцию. Если ты вынуждена произносить подобную речь, сделай из нее набор вариантов выбора, который вы наверняка уже увидели, сэр, но которые я перечислю для вас, сэр, чтобы все подготовить. Сэр.
Бах скривилась, понимая, что он прав. Она была слишком нетерпелива.
Принесли кофе и, пока они наливали и делали по первому глотку, Бах обвела взглядом большую комнату мониторинга. Вот так нетерпение и берет тебя за горло.
Во многих отношениях все могло быть намного хуже. Со стороны казалось, что у нее хорошая работа. Да только отнюдь не молодая новобранец/стажер Бах командовала тридцатью другими н/с в своей смене и имела звание капрала. Условия работы были хорошими: чистая и высокотехнологичная обстановка, малый уровень стресса, возможность командовать, пусть даже скоротечно. Даже кофе был неплох.
Но это был тупик, и все это знали. На этой должности многие новички задерживались на год-другой, после чего получали более важные и престижные назначения – для них это была часть рутинной карьеры. Когда же н/с задерживалась в комнате мониторинга на пять лет, пусть даже в должности начальника смены, кое-кто посылал ей намек. Бах поняла намек и осознала проблему уже давно. Но, похоже, ничего не могла с этим поделать. Для рутинных повышений ее личность оказалась слишком раздражающей.
Рано или поздно, но она, так или иначе, начинала раздражать вышестоящее начальство. Бах была слишком хороша для того, чтобы в ее ежегодной аттестации появлялись какие-либо откровенно негативные отзывы. Но такие отчеты можно написать по-разному – пишущий отчет офицер мог умолчать о чем-то положительном, изложить факты суховато… и все это в сумме приводило к застою.
Вот она и застряла в отделе навигационного отслеживания – что, по сути, отнюдь не было функцией полиции, но чем управление полиции Нового Дрездена занималось вот уже сотню лет и будет, вероятно, заниматься еще сотню.
Это была необходимая работа. Как и уборка мусора. Но совсем не та, на которую она записалась десять лет назад.
Десять лет! Господи, как долго. В любую из гильдий квалифицированных специалистов попасть было нелегко, но среднее время стажировки составляло в Новом Дрездене шесть лет.
Бах поставила чашку с кофе и взяла микрофон.
– Танго Чарли, вас вызывает Фокстрот Ромео. Вы меня слышите?
Она вслушалась, но услышала лишь фоновое шипение эфира. Ее подчиненные посылали такое же сообщение по всем доступным каналам, но этот канал был основным в те времена, когда станция ТЧ-38 находилась в эксплуатации.
– Танго Чарли, вызывает Фокстрот Ромео. Ответьте, пожалуйста.
Опять ничего.
Штейнер поставил чашку рядом с чашкой Анны-Луизы и откинулся на спинку кресла.
– А он хоть вспомнил, какова была изначальная причина? Почему нам нельзя приближаться?
– Через какое-то время вспомнил. И первым делом отменил высший приоритет опасности для всей ситуации, причем был уверен, что правительство его в этом поддержит.
– Про это нам известно. Мы получили сигнал тревоги минут двадцать назад.
– Я решила, что если дать ему послать сигнал, то вреда от этого не будет. Ему нужно было что-то сделать. И это то, что сделала бы я.
– Это то, что ты сделала, как только поступили изображения.
– Ты ведь знаешь, у меня нет на это полномочий.
– Анна, когда у тебя появляется тот самый взгляд и ты говоришь: «Если кто-нибудь из вас, сволочей, шепнет об этом хоть слово, я вырежу ему язык и съем его на завтрак»… что ж, к тебе прислушиваются.
