Она осталась.
* * *
Когда я открыл глаза, она уже ушла – это было вполне логично.
Я проснулся позже полудня. За последние годы я впервые так хорошо спал.
Спустившись в гостиную, я обнаружил идеальную чистоту. Коробки из-под пиццы и остатки закусок были выброшены в мусорный бак.
На холодильнике висела записка:
Открой меня.
Заглянув в холодильник, я увидел на средней полке большую коробку – ту самую, которую принесла Шей. Поставив ее на стол, я открыл крышку и обнаружил внутри ровно тринадцать покрытых глазурью кексов, на каждом из которых была написана буква.
Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ
Рядом лежала записка, и я перечитывал ее снова и снова.
С днем рождения, грязное животное.
Цыпа
P.S. Не волнуйся, я все еще тебя ненавижу, но каждый именинник заслуживает кексы.
Я взял один из кексов и откусил большой кусок.
Проклятие. Это просто потрясающе.
Черт возьми, Цыпа.
Я тоже тебя ненавижу.
25
Шей
Мама и папа сидели напротив меня на диване в гостиной. Они смотрели на меня так, словно мы не были знакомы, но, если быть честной, я отвечала им тем же. Я скучала по Миме, которая встретила бы меня на пороге, если бы была дома. Я скучала по ее смеху, ее теплу и ее мудрости.
– Ты наказана, – сказала мама.
Ее глаза поблескивали от волнения.
– Расскажи мне что-нибудь новое, – пробормотала я, скрестив руки на груди.
– Не говори так с мамой, – отрезал папа, указывая на меня пальцем. – Ты нарушила все правила, и это нельзя оставить без последствий. С этого момента мы будем куда строже. Ты больше не сбежишь, Шеннон София. Ты не будешь разговаривать с нами таким тоном. Ты не будешь приводить мальчиков в наш дом и уж точно не будешь оставаться у них до утра. Ты меня поняла? Ты меня услышала?
Я не сказала ни слова, и мое молчание, кажется, только его разозлило.
Он встал и подошел ко мне.
– Я спрашиваю, ты меня услышала?
Я стиснула зубы.
– Более чем.
– Почему ты так себя ведешь, Шей? Раньше ты никогда не сбегала. Ты всегда была хорошей девочкой, – сказала мама.
– Да, расскажи нам почему. В твоих поступках нет никакого смысла. Мы не понимаем, зачем ты усложняешь нам жизнь, – добавил папа, и по моей коже побежали мурашки.
Я фыркнула.
– Ты шутишь, да? Это я усложняю жизнь?
– Мне не нравится твой тон, Шеннон София, – прошипел папа, сжав руки в кулаки.
– Да, хорошо. А мне не нравится то, что мой отец – лжец.
– Послушайте… – начала мама, но я ее перебила.
Я расправила плечи.
– Может, обсудим то, что ты снова торгуешь наркотиками? – рявкнула я. – Или мы будем и дальше делать вид, что это не так?
– Шей! – крикнула на меня мама.
– Что? Не понимаю, почему мы избегаем эту тему. Разве Мима уехала не из-за этого? Поэтому ты ее выгнала? За то, что она сказала правду? Если ты хочешь отругать кого-то за плохое поведение, то, может, тебе стоит начать с папы?
Это стало последней каплей. Его кулаки сжались, и он вскочил со своего места.
– Ты слишком далеко зашла, девочка, – рявкнул он, и в его глазах вспыхнул гнев.
Он сделал шаг ко мне, но мама вскочила и преградила ему путь, закрыв собой меня.
Она положила руки ему на плечи.
– Остановись, Курт, – приказала она.
Он скривился, пронзив меня злобным взглядом, и сделал шаг назад.
– Иди в свою комнату, – приказал он. – И не вздумай выходить, пока мы тебе не разрешим.
Я ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он выгнал Миму. Я ненавидела маму за то, что она это допустила. Я ненавидела то, что наш дом перестал быть домом. Он все больше напоминал тюремную камеру, и я отчаянно хотела вырваться на свободу.
Я сделала так, как они сказали. Я пошла в свою комнату и легла в кровать, ничуть не сожалея о том, что провела ту ночь с Лэндоном. Я была с ним, когда он нуждался во мне больше всего.
* * *
Когда наступил понедельник, все мои мысли крутились вокруг Лэндона. И Моники – я обнаружила ее роющейся в моем шкафчике.
– Что ты делаешь? – рявкнула я.
Она отскочила назад и захлопнула шкафчик.
– Ой, перепутала, – прошипела она, выдавив натянутую улыбку.
– Почему мне кажется, что ты врешь? Зачем ты копалась в моих вещах?
– Остынь, Шей. Здесь в любом случае нет ничего, за что стоило бы переживать. – Она вытащила тюбик помады и начала поправлять макияж. – Я видела, что ты тусовалась с Лэндоном в его день рождения. Это мило. Чем вы двое занимались? Играли в шашки? В «Монополию»?
– Не твое дело.
Она наклонила голову, изучая меня глазами.
– Он показывал тебе свои шрамы?
– Как я уже сказала… это не твое дело.
– Ох, – проворковала она, прижав наманикюренный ноготь к губам. – Конечно, он их показал, и, дай угадаю… ты с ним переспала. Бедному, сломленному Лэндону нужно было хорошенько повеселиться в день рождения, и Шей с радостью это обеспечила.
– Что тебе нужно, Моника? Что я тебе сделала?
– Все просто: ты забрала то, что принадлежало мне, и я хочу это вернуть.
– Лэндон не твой.
Она фыркнула.
– Он принадлежит мне так, как никогда не будет принадлежать тебе, Шей. Я все понимаю. Ты хочешь верить, что Лэндон уже не тот придурок, каким был в прошлом году, что у него новая жизнь, но посмотри правде в глаза. Он такой же монстр, как и его дядя, и я не удивлюсь, если в один день он тоже окажется на глубине шести футов.
– Ты отвратительна, – сказала я ей.
– Ага. – Она снова тряхнула волосами. – Наверное, это так, но, в отличие от Лэндона, я не притворяюсь другим человеком. Это просто игра, Цыпа, и довольно скоро эта игра закончится. Наслаждайся им, пока можешь. Скоро он вернется ко мне. Он всегда возвращается.
Я ненавидела то, что она называла меня Цыпой, – словно она имела право использовать прозвище, которое придумал для меня Лэндон. Я ненавидела то, что она претендовала на нечто, принадлежащее только мне и Лэндону. Я ненавидела то, что слова слетали с ее языка, словно яд, готовый меня отравить.
Я ненавидела ее.
У меня было свое мнение о Лэндоне, но я знала, что никогда не ненавидела его по-настоящему – во всяком случае, до глубины души. Я знала, что в этой ненависти было что-то искреннее, даже кокетливое, но истинное значение этой ненависти было расплывчатым и неясным. Возможно, просто сильная неприязнь.
