Выручил джаммер. Этот прибор, относившийся к категории высокоточного контртеррористического оборудования, испускал магнитные импульсы и блокировал радиосигналы, активировавшие взрывное устройство. Именно поэтому, когда лимузин приблизился к мосту, адская машина не сработала. Семь или восемь секунд спасли жизнь главы государства и погубили его охранников.
Случившееся стало сенсацией. В самом центре Равалпинди, в двух шагах от резиденции председателя Объединенного комитета начальников штабов (президент занимал эту ключевую военную должность) и штаба десятого корпуса, террористы осмелились организовать беспрецедентное покушение. Власти ответили волной арестов, но организаторов и исполнителей теракта так и не нашли.
Через неделю после покушения, а произошло оно 14 декабря, мне пришлось отправиться в один из дальних районов столицы. Солнце светило обманчиво ярко и не согревало ни тело, ни душу. Зима выдалась удивительно холодной: по Исламабаду гуляли свирепые ветры, ночью температура опускалась до минус 10-11 градусов цельсия ‒ для пакистанцев такое непривычно. Состоятельные горожане включали газовые и масляные обогреватели, а бедняки кутались в дешевые одеяла, вымаливая у Аллаха тепло и достаток.
В то время я занимал должность консула и занимался российскими гражданами, которых занесла нелегкая в эти края. В назначенном месте меня ждала машина Объединенного разведывательного управления. Эти ребята, мы их называли «орушниками», почти всегда разъезжали на «тойотах-короллах». Может, потому что эти «тачки» часто встречаются в Исламабаде и не бросаются в глаза. Я поехал следом и тут уж намучился. Орушники (их было двое) выбрали замысловатый маршрут, петляли узкими, извилистыми улочками. Чтобы я потом не сумел проделать этот путь самостоятельно. Жалкая уловка, но так у них было заведено.
Почти в каждом квартале ОРУ располагало своим особняком, safe house, о местонахождении которого сотруднику российского посольства знать не следовало. Правда, в данном случае это был не особняк, а убогая халупа: пленник, которого здесь держали, рылом не вышел, чтобы претендовать на что-то комфортабельное.
Ему было около пятидесяти. Одет не по сезону: застиранный шальвар-камиз протерся на локтях и коленях, сквозь прорехи виднелось голое тело не особо приличный вид для мусульманина. Ни свитера, ни куртки. На босых ногах болтались резиновые шлепанцы, а более никаких предметов туалета на этом человеке не было. Лицо посинело от холода, руки, скованные наручниками, он плотно прижимал к груди – наверное, пытался так согреться.
Мне бы пожалеть его, да что-то останавливало: может, глаза, смотревшие изучающе-спокойно, или упрямый рот, выдававший натуру, не привыкшую пасовать под ударами судьбы. Звали его Аббасом, он был татарином из Казани, и о его существовании я узнал совсем недавно.
Аббаса вывел во двор верзила-мордоворот и оставил у обшарпанной бетонной стены здания. Бедняга ежился от холода и щурился от яркого дневного света. Я представился и задал едва ли уместный вопрос: «Как поживаете?». Аббас, выпятив подбородок, указал на наручники.
Примерно за две недели до этого меня вызвали в пакистанский МИД и сообщили о задержанном российском гражданине, которого разрешалось посетить. Мы тогда интересовалась результатами боевой операции в приграничных с Афганистаном районах «зоны племен», где спецназ отловил кучу боевиков. Среди них ‒ чеченцы, татары, башкиры и прочие «дикие гуси» с российских просторов. Они сражались в отрядах талибов и мы требовали их выдачи. Пакистанцы обычно тянули ‒ до года, а то и дольше. Даже консульский доступ давали не быстро. Если только не приходили к выводу, что пленный не представляет никакой ценности. Отработанный материал. Мусор. Таким, очевидно, посчитали и Аббаса.
Мордоворот расстегнул наручники, Аббас принялся растирать руки.
Как поживаю… Теперь лучше.
Из дома вышел статный пакистанец в отутюженном европейском костюме. Отменно сшитом, не дешевом. Туфли ручной работы мягко отсвечивали дорогой кожей. Начальник, как пить дать офицер, хоть и в штатском.
Смерил меня пронзительным взглядом, мой внешний вид показался ему легкомысленным. Брюки «хаки», тенниска, мокасины, обыкновенная куртка. В Пакистане обычно не соблюдали условностей, но иногда попадались экземпляры, воспитанные в достойных британских традициях. Военная косточка.
Вручил мне папку с документами.
Прошу подписать.
Я пролистал бумаги, не сумев скрыть своего удивления. В них говорилось о том, что с 21 декабря, то есть с сегодняшнего дня, Аббас передавался русским, и Объединенное разведывательное управление уже не имело к нему никакого отношения.
Будьте любезны, настаивал офицер. Или вам не нужен ваш подданный? Он высокомерно улыбнулся. Это было бы, гм, непатриотично.
Нас не предупредили, пробормотал я. Вот так на мою голову свалилась очередная проблема. Я представить не мог, что этого парня сразу выдадут. Речь шла всего лишь о консульском доступе. Мы запросили Москву, но ответа пока не получили.
Офицер пожал плечами. Вопрос не к нему, он выполняет предписание. Что ж, лишнее доказательство тому, что проку от Аббаса «ноль», и кормить-поить его они не собирались. Даже той дрянью, которой потчуют в пакистанских зинданах.
Я задумался. На завершение формальностей понадобится минимум неделя, а то и две. Только после этого мы доставим Аббаса в аэропорт и посадим в большой, красивый лайнер. Или дадим пинка под зад. «Проваливай ко всем чертям, иди, живи, как знаешь сам». Я любил эту песенку из детской книжки про капитана Сорви-голову. Годилась для разных случаев. Но прямо сейчас Аббаса не пошлешь. Где же его селить? В посольстве свободных квартир нет.
Аббас, который до сих пор молча переводил взгляд с меня на офицера, произнес.
Деньги у меня есть.
Я посмотрел на офицера, тот утвердительно кивнул.
Афгани и доллары, на гостиницу хватит.
Я лихорадочно соображал: оставить Аббаса одного в гостинице… А если ему что взбредет в голову, и он запилит в Вану или Мирам Шах
17? Да с меня голову снимут. Что тут оставалось…
Я подписал бумаги и подтолкнул Аббаса к машине.
Орушники снова поехали впереди, заворачивая из улочки в улочку, и вскоре мы выскочили к марказу, торговому центру. Там они нас оставили.
Куда едем, не спрашиваешь? поинтересовался я.
Аббас равнодушно покачал головой. Судя по всему, он был флегматиком или научился не выдавать своих чувств.
Домой.
У этого человека своего дома давно не было, но он никак не отреагировал. Тогда я уточнил:
Ко мне домой.
В то время я жил один: большая вилла, свободных комнат хватало. У меня останавливались знакомые и друзья, комплекты белья и прочие мелочи имелись. Несколько дней перетерпеть: отправится Аббас на свою богоданную родину, в лапы к эфэсбэшникам, или куда захочет, и дело в шляпе.
