– Ангус, – вопил чуть поодаль Фред, – опять за ударами проваливаешься!
Два десятка парней, среди которых неожиданно оказались не только ирландцы, но и валлийцы, шотландцы и даже бретанец
[78], отрабатывали приёмы бокса, который начали именовать кельтским. Мда… если уж самого попаданца уверенно записали в кельты…
А всё Фред, переживающий о безродности друга. Ну как это, не знать своих корней? А поскольку сам он носил отныне гордую (по его мнению) фамилию Виллем и числил себя кельтом, то и предков попаданца начал искать там же. В самом деле, ну не может же его друг быть подлым англичашкой?!
«– … да быть того не может, – отмахивался Фред и привёл наконец свой «коронный» аргумент, – ты же сам мне тогда сказал, что Я даже ирландцем могу быть, помнишь?
– Конечно.
– Вот! – Фред с торжеством посмотрел на него, – и это говорит о том, что ты не можешь быть англичанином! Сам же мне говорил о подсознании, англичанин бы так никогда не сказал!
Алекс кивнул задумчиво: пусть друг начал расследование совсем не там, где надо… но ведь к верным выводам пришёл! Попаданец подсознательно дистанцировался от англичан, да не из-за личной неприязни или пропаганды из прошлой жизни. Просто Англия и англичане отныне ассоциировались у него с неприятностями… Трущобы, работный дом… вспоминать не хочется.
Сюда же наложились просмотренные фильмы, вроде «Храброго сердца» с Гибсоном, да популярная в двадцать первом веке кельтская тематика. В итоге он регулярно ненароком выдавал какие-то интересные вещи, говорящие окружающим о неплохом знакомстве с кельтской культурой.
Так что кельтское происхождение Алекса стало очевидным сперва для Фреда, а затем и для окружающих. Чуть погодя попаданца даже причислили по каким-то косвенным признакам к шотландцам, называя несколько горных кланов
[79], к которым он мог бы принадлежать.
Всплыла наконец его якобы амнезия, причём ставшая достоянием широкой общественности… Кузнецов всерьёз опасался, что ему попомнят немецких предков и выдуманную биографию, но народ отнёсся скорее сочувственно. Дескать, не зря же прислонялся к кельтам да немцам, это осколки памяти работают.
Поскольку всплыла амнезия вовремя и какая-то известность имелась, приписывать каторжную биографию никто не стал. Да и не получилось бы, пожалуй – слишком многие его знали как актёра, отмечая пусть странноватые, но вполне приличные манеры воспитанного человека.
Теперь странноватые манеры получили наконец внятное объяснение, и Алекса причислили к джентльменам, а не представителям полусвета
[80].
Сюда же лёг и бокс: поскольку это умение из тех вещей, что Алекс помнил после амнезии, то нет никаких сомнений, что учился он ему в детстве. И раз проклятые англичашки не знают этого благородного искусства, то несомненно – оно тайное и старинное, из глубины тысячелетий.
Именно поэтому, кстати, его считали хайлендером
[81]. Дескать, только там могли сохраниться осколки сопротивления, какие-то тайные знания. Равнинную Ирландию несколько раз зачищали, а вот в шотландских горах что-то такое могло сохраниться.
Сторонники этой версии нашли даже оправдание незнанию им гэльского
[82] языка. Дескать, учителя оттуда, а сам он рос где-то ещё. Вот и оторвался малость от корней… бедняжка.
Не то чтобы подобная точка зрения блистала логикой, но склонность кельтов к мистике сделала эту версию основной. Если бы только не многочисленные версии на тему происхождения Алекса, делавшие его то неким Хранителем, то аристократом, то молочным братом кого-то из кельтской знати…
Противится посвящению в шотландцы не стал – уговорил Фред.
«– Даже если я ошибаюсь, то очень удобно получается, – друг возбуждённо бегал по комнате, – я валлиец, ты вроде как шотландец… наверное. То есть ИРА получается за свободу Ирландии прежде всего, но одновременно – своим для всех кельтов. Не шутка! В будущем это может пригодиться – да хоть контакты с Францией через тамошних кельтов наладим, нельзя же нам опираться только на Штаты? Ненадёжная опора…
– Допустим, – нехотя согласился Алекс, понимая логику друга, – но дальше-то что? К какому из кланов прикажешь приткнуться? Неловко может получиться… а в стороне тоже не постоишь, Смит как-то не слишком по кельтски.
– Фокадан
[83]! – Выпалил друг, – назовись Фокаданом!
– Фокадан, – покатал на языке попаданец, – звучит неплохо, да и символично. Ладно!»
Бокс, как он и рассчитывал, привлёк в ИРА больше людей, чем идеология. Ирландцы по большей части люди малообразованные, но силу кулаков они понимают хорошо.
Когда Патрик, прежде не славящийся как хороший кулачный боец, через месяц занятий при очередной драке вырубил одного из местных чемпионов, продемонстрировав непривычную технику… Поток молодых мужчин превысил все разумные нормы.
Фред с парнями отбирал самых спортивных, решительных и политически подкованных – лидеров, пользующихся уважением как за крепкие кулаки, так и за хорошо подвешенный язык. Метод, проверенный в двадцатом и двадцать первом веке, сработал и в девятнадцатом. А дальше просто – авторитет тренера, обработка идеологией, некое полувоенное мужское братство…
Сейчас, в воскресенье, они тренировались под руководством самого Алекса и Фреда, а по вечерам, после работы, уже тренировали сами. Тот ещё испорченный телефон, но ведь работает же! Драчливые ирландцы схватывают азы бокса буквально на лету. А ещё быстрей – новую идеологию, такую простую, понятную и справедливую для каждого ирландца.
После занятий один из парней подошёл к нему.
– Алекс, я тут слышал, что парни недовольны политикой Таммани-Холла
[84].
– Ну ка…
– Да… тамошние заправилы гражданством ирландцев наделили, хотя чего-чего, а этого мы не просили, – обстоятельно начал рассказывать молоденький каменщик, нервно потирая кисти рук, – а с этим призывом ещё… Получается так, что нас под призыв подставляют, именно ирландцев. Так вот… вчерась, в субботу, первое объявление вывесили о призывниках. И так выходит, что многовато наших – чуть не пол списка, говорят. Завтра с утречка снова объявление о призывниках печатают – с именами и прочим. Ежели опять там наши будут, беда… поднимется народ.
