Остаётся одно – вытащить по возможности из Нью-Йорка близких. Не у всех, но хотя бы у офицеров и активистов ИРА. Поговорить с Фредом, придумать нейтральные поводы…
Фокадан сел писать письмо жене, свинцовый карандаш
[203] и листы бумаги у него всегда при себе …соскучился, приезжай, хочу увидеть дочку. Затем, пока мысли не разбежались, расписал тезисно
[204] возможные проблемы и способы их решения.
Снова поднялся в госпиталь…
– Извините, парни, – чуточку виновато сказал южанам, отдавая Фреду листок, – Немного политики нашей организации, немного личного.
– Не оправдывайся, – отмахнулся Герос, не вставая с койки, – прекрасно всё понимаем. Так, Харди?
– Так, так.
Фред тем временем прочитал тезисы и лежал, напряжённо глядя в потолок, время от времени поднимая листок и сверяясь с тезисами, шевеля губами.
– Интересно, – наконец сказал он, – нам с Патриком можно не опасаться, но так-то ты прав. Всё, забирай.
Патрик изучал лист более вдумчиво, кивая при этом своим мыслям. Желтоватое, болезненно худое лицо с запавшими глазами становилось всё более живым и… хищным.
– Да, – наконец сказал он, – это важно. Работаем.
Тридцать пятая глава
Выкладки Фокадан послал телеграммой, предварительно зашифровав простым, но не классическим, нетипичным для этого времени шифром. Текст сообщения выглядел вполне невинно, так что проблем с цензурой или контрразведкой не возникло.
Бывший студент не стал изобретать велосипед, а основательно покопался в памяти, замусоренной интернетом. Некогда он размышлял о связи между ячейками ИРА в разных городах и странах, вот и выкопал…
– Теперь ждём, – констатировал Алекс друзьям, вернувшись в госпиталь. Ответ пришёл через два дня, и в нём после расшифровки осталось всего несколько слов выполняем, половина уже.
Ещё через несколько дней Фреду пришло письмо, в котором знакомый по Нью-Йорку сержант Кельтики и активист ИРА по совместительству, весьма красочно описывал условия жизни в Чарльстоне. Небесталанно, к слову – писательская жилка чувствовалась так явно, что попаданец взял сержанта на карандаш – такие люди всегда в цене.
Как бы промежду прочим рассказывалось, что к некоторым бойцам приехали родные
[205], а южане оказались такими гостеприимными, что и другие написали своим жёнам, чтоб приезжали.
Тем же вечером Алекс получил телеграмму от Лиры, что удалось оформить проезд через правительство – бесплатно. Папаша О'Брайен сумел-таки найти подход к властям, восхитив нью-йоркскую общину ирландцев.
Столь широкий жест Клемент Валландигэм вынужден сделать после того, как КША с изысканной вежливостью обязалась принять родичей сидевших у них пленников за счёт Конфедерации.
Южане мало что теряли, скорее наоборот. Мирный договор с Вашингтоном должны подписать со дня день, а тогда и пленных отпустят. Так что жест, по сути, ни к чему их не обязывал: в худшем для КША случае приедет несколько сот человек, чтобы забрать инвалидов и раненых, дабы дохаживать их дома.
А вот в Союзе эта история обернулась для президента новыми скандалами. Противники Валландигэма прекрасно понимали суть происходящего, но упустить возможность лягнуть Клемента выше их сил. В ход шли самые разные аргументы – от Разбазаривания средств, до Потакания ирландской общине.
Адвокат, волею случая вознёсшийся на высшую должность в Вашингтоне, должен стать пресловутым Козлом отпущения
[206]. Тот и сам уже понял это, барахтаясь в болоте политики.
Любое его решение вызывало раздражение, и по-другому быть не могло. Займётся популизмом и попытается искать народной поддержки, так финансовые воротилы не простят. Да и популизм в кризис возможен только до определённого уровня, дальше всё равно придётся принимать непопулярные меры.
Сделать ставку на промышленников? А на какую из группировок конкретно? А есть ещё и банкиры, внушительная прослойка среднего класса, сторонники всевозможных пастырей, которые у протестантов набирали подчас несоразмерное влияние.
Альтернатива незавидная – или импичмент и суд (как вариант – пуля в голову), или Валландигэм всё-таки собирает свою команду, после чего суды и пули ждут тех, кто решил выделить ему столь незавидную роль.
– Поедешь?
– Скорее всего, вернусь, – ответил Фокадан на вопрос Патрика, – не сразу, конечно. Нужно будет людей подготовить, чтоб нас хоть поначалу нормально встретили.
– А потом Великое Переселение, – мрачновато сказал Фред, – не надо быть пророком, чтобы понять – на Севере сейчас рабочие руки не нужны, ирландские тем более. А здесь… хм… не то чтобы прям рады, но можно будет зацепиться, и что немаловажно – на равных.
– Единственная проблема – уйти красиво, – Патрик откинулся спинку лавки, стоящей в больничном саду и вытащил из кармана шинели портсигар с тонкими дешёвыми сигарами. Самокрутки пришлось бросить – с одной-то рукой.
– Красиво, – повторил Алекс, нервно прикусывая обветренную губу, – это да… Чтоб обидеться можно было на Вашингтон и на неблагодарный город, но в тоже время и не доводить дело до погромов.
– Не все уедут, – Фред задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла, в котором его вынесли в парк, – несколько тысяч останется. Недвижимость, бизнес, работа… да мало ли. Тысяч пять останется, как ни крути, может и побольше. Уйти надо так, чтобы сохранить влияние ИРА на общину в КША и на общину в Нью-Йорке. Да чтоб потом всем этим англосаксам из Союза стыдно стало за наше изгнание. Не сразу, лет через несколько. Хм… насчёт стыда я погорячился, нет у них… Но те же немцы с французами при случае с удовольствием носом ткнут.
– Насчёт уйти красиво…, – попаданец задумался, подняв голову с закрытыми глазами к осеннему солнцу, – можно, пожалуй. Статьи будем кое-какие печатать, с работягами из профсоюзов общаться. Серьёзных площадок в Большой Прессе не дадут, да нам и не надо. Будем упирать на логику и аналитику.
– Грустинки подпустить, можно, – криво ухмыльнулся Патрик, дёрнув ртом, – чтоб проскальзывало такое… Опять крайних нашли, а мы-то думали, что в САСШ слова … и справедливость для всех не пустой звук.
