– Я к ним не отношусь, – отшутился Фокадан, сделав глоток сельтерской
[61]. Судя по смешкам, удачно.
– А если серьёзно? – Не унимался Шварц, наклонившись вперёд и зачем-то вытягивая шею.
– Хорошо, – Алекс подобрался и отложил столовые приборы, обведя присутствующих холодным взглядом, – если серьёзно, то мне абсолютно безразличен конфликт Пруссии и Франции. Кто из вас правее, а кто левее, всё равно. Начнись сейчас война, я просто уеду продолжать образование где-то в другом месте. Что касается национальных предпочтений, то среди близких друзей у меня как французы, так и немцы, в том числе и пруссаки.
– Хоть честно, – выдавил Шварц, отстав наконец. Дальнейший ужин проходил в неловком молчании, прерываясь лишь короткими репликами о достоинствах того или иного блюда, да просьбами передать приправы.
Шварц со своей назойливостью и вопросами о политике за столом, пересёк некую черту в правилах хорошего тона. Но и попаданец ответил жёстко. В этом времени просто не принято вот, в лоб. Фразы о друзьях-французах и друзьях-пруссаках было бы предостаточно, а правила хорошего тона едва ли не обязывали Алекса добавить затем что-то комплиментарное немцам вообще и закруглить разговор сожалением о военном конфликте.
Хамоватый Шварц не первый раз устраивал такие провокационные разговоры. Не сдержался.
* * *
– Брат-студент! – Весело окликнул его Адольф на выходе из университета, где Алекс осведомлялся о расписании нужных лекций, – давно тебя не видел!
– Дела.
– В Париже? – С хитрой улыбкой спросил фон Нарбэ, опёршись на тросточку.
– В Париже, – кивнул Фокадан, отзеркаливая позу и ничуть не удивляясь вопросу. Студенческая среда достаточно разветвлена, а он не скрывал, что собирается во Францию, – имущественные дела. На развлечения времени почти и не осталось.
– Как тебе Париж?
Попаданец вздохнул еле заметно, все мало-мальски знакомые люди спешили задать один и тот же вопрос. По человечески это понятно, но до чего же надоело…
– Не очень, – честно ответил Фокадан, поглядывая на срывающийся из тучи дождь, – каких-то преимущество перед Берлином не заметил. Больше борделей разве что, да тому подобных заведений для прожигателей жизни, но и нищеты больше. Приехать на пару недель покутить можно, но вот жить там не хотелось бы.
Адольф кивнул удовлетворённо, что-то подобное он и ожидал услышать. Откровенно говоря, попаданца и Берлин не слишком-то впечатлил. Красивый город, этого не оспорить, но вот атмосфера какая-то чересчур военизировано-полицейская.
Страсть пруссаков к мундирам – притча во языцех
[62] у всего мира. Не только полицейские или военные, но и почтальоны, учителя школ и гимназий, чиновники, служащие частных контор. Доходит до того, что какие-нибудь филателисты
[63] или члены шахматного кружка порой шьют себе клубные мундиры, сочиняют гимн и регулярно маршируют по улицам города к полному восторгу зевак.
– Брат-студент, а не пойти ли нам в пивную? – Бурш залихватски подкрутил усики, подмигивая Алексу и показывая на небо, с которого начали падать тяжёлые капли, – пересидим непогоду.
Пивная проверенная, с перекормленными валькириями. Несмотря на дневное время, народу многовато, и почти все знакомы с Нарбэ. Пока со всеми поздоровались, минуть десять ушло.
– Не злись, брат-студент, – почти искренне попросил Адольф, когда они наконец-то уселись за столик, – я и сам не рад иногда такой вот известности.
Кивок в ответ.
– Ну вот и славно.
Воздав должное пиву и закусив традиционными сосисками, понемногу разговорились.
– … как ты относишься к студенческим братствам?
– Равнодушно-положительно, – после короткого раздумья отозвался попаданец, – достаточно интересно, но я иностранец.
– У нас всякие есть! – Нарбэ аж подскочил возмущённо, – Павелек вон из Богемии, Ласло… всякие ребята есть.
– Они должны быть больше немцами, чем сами немцы, особенно сейчас, – хмыкнул Алекс, не скрывая скептического отношения.
– Да, время сейчас не простое, – нехотя согласился собеседник, медленно усаживаясь, – Самого эта волна национализма не радует. Слишком она мутная. Не то чтобы я против национализма вообще, но попробовал взглянуть на это со стороны, и страшно стало. Национальный патриотизм оседлали люди, преследующие прежде всего свои личные интересы. Иногда – интересы нанимателей, и знаешь что?
– Ниточки тянутся на Остров, – нарочито равнодушно ответил Фокадан, прожевав кусочек сосиски, – это ни для кого не секрет.
– Англичане к войне подталкивают, – кивнул Адольф, сжав побелевшие губы, – к гадалке не ходи. Пехота им нужна. А вот нам воевать с Францией и Россией сейчас нельзя. Да, обидно… ты даже не представляешь, какое оскорбление нанесли Пруссии эти державы, отняв у нас Победу! Но воевать? Не справимся, даже с поддержкой Англии.
– Я бы даже сказал – особенно с поддержкой, – ядовито дополнил Алекс, прервав на секунду рассматривание игры пузырьков в кружке, и остро взглянув буршу в глаза.
– Верно, брат-студент. Верно! Разменяют нас лаймы
[64] в итоге, как это не раз бывало. А вот если подождать, сделать вид, что мы смирились с участью вечно быть на вторых ролях…
Лицо Нарбэ стало страшным, исказившись на долю мгновения.
– Да ты из идейных, – с холодеющим сердцем подумал Фокадан, – придёт время… если оно придёт, конечно… И такие как ты, будут уничтожать не просто вражеских солдат, а вражеские народы.
Адольф быстро стал тем же добродушным парнем, или скорее – натянул маску. Попаданец не показал виду, что заметил срыв.
– Всё же имя кое-что значит, – подумал, ёжась от мурашек, пробежавших по мгновенно вспотевшей спине.
– Понимаю твою отстранённость, – продолжил бурш, будто и не было сейчас ничего за рамками нормы, – но ты всё-таки плохо знаешь братства. Таких как ты…
Адольф многозначительно показал на голову Алекса, и попаданец не сразу понял, что палец нацелен на еле заметный шрам от револьверной пули.
– …немного иначе встречают. Военных, пусть даже это военные других стран, за фуксов никто не держит. В выходные небольшой праздник устраиваем, подходи и не думай ни о чём плохом, не один такой будешь.
– Можно, – только и сказал Алекс, – со стуком поставив кружку на стол. – Пива всем!
