Не думаю, а знаю! По крайней мере, двоих, которые ко мне на данном этапе небезразличны.
— Я думаю, тебе надо быть поженственнее. Мне сказали, ты носила платье, когда здесь была. Почему бы тебе не одеть его снова?
— Пытаешься быть мне доброй старшей сестрой?
— А кто еще о тебе тут будет заботиться?
Есть в этой жизни несколько вещей, которые я не переношу. Первая из них — это забота обо мне. Если я чего-то не могу сама — заработать денег или найти крышу над головой, — то это мои и только мои проблемы. Слишком часто уже эта «забота» мне боком выходила.
— Извини, Татьяна, я как-нибудь сама о себе позабочусь.
— Ты не можешь!
А вторая вещь — давление на мою скромную персону.
— Я — могу. — Спокойно, но твердо постаралась поставить я точку в этом разговоре. — У тебя нет права за меня решать, что я должна, а что не должна делать.
— Отец не одобрит! Ты пойми — ты здесь одна-одинешенька, без родителей, без друзей, как ты будешь здесь жить? Рандир не тот человек, который держит свое слово — ушел, и все! А у тебя вся жизнь впереди! — Что-то я не понимаю ее — то она наезжает, то пытается меня пожалеть. У нас с ней разные весовые категории, в полном смысле — она прикрыта Улетовым, да и в обычном весе превосходит меня раза в полтора. Завидно только, что половина этого веса приходится на верхнюю половину тела — как раз на ту, которая у меня почти плоская. Мужики таких любят — есть за что подержаться. Да и лицо не подкачало — правильный овал, серые глаза и темно-пшеничные волосы, заплетенные по советской моде в две косы. Большая девочка-пионерочка. С пятым размером груди.
— Таня, я как-то жила в своем мире и в этом как-то проживу. А убьют — так плакать обо мне не надо. Да ты и не будешь.
— Ника, ты совсем глупая? Отец тебя удочерить пытается, а ты хвостом перед Рандиром вертишь, будто он на тебе женится! Да пойми ты! Порученцы НИКОГДА НИКОГО НЕ ЛЮБЯТ!
— Вот и хорошо, — я не стала «пугать» ее еще больше, — значит, волноваться тебе незачем.
— Я же о тебе волнуюсь!
Волнуйся дальше. Недолго, поди, осталось. Только до вечера. А ночью я уж постараюсь, чтобы тебе было больше не о ком волноваться.
— Татьяна Вячеславовна, — я специально выделила отчество, — я устала, мне больно, и я бы хотела на сегодня закончить этот разговор. Если вы не против, я пойду полежу в свою комнату.
Она опешила. Ее что, ни разу вежливо не посылали? Приятно быть хоть в чем-то первой.
Не дожидаясь ее ответа, я развернулась и ушла. Самое противное, что я ей ни одним словом не соврала — мне действительно было плохо и было больно, и я действительно больше всего на свете хотела лечь и уснуть в своей комнате.
Где же та грань между «хочу» и «должна»?
~~~
Ближе к вечеру закончился не только дождь, но и державшее всех с ночи напряжение. В обеденном зале уже не было слышно возбужденного гула, грозящего перерасти в еще один бунт. Тишинские наемники, все без исключения, согласились перейти под крыло Фабиса. Вакантных мест хватало.
Благодаря ливню наполнился до краев крепостной ров, превратившись на время в бурлящий, неподвластный никакой переправе поток. Река удачно подмыла нижнюю дорогу, а Улетов не преминул воспользоваться затишьем и укрепил единственный возможный путь в замок — огромные двустворчатые ворота, вырыв со стороны замка яму и поставив в ней несколько десятков хорошо заостренных кольев. Укрыл это все дерюгой и насыпал сверху землю. Так, на всякий случай. Если крепость устоит, то ямку засыплют, а если ворота все же прорвут, то будет веселая куча-мала.
Самые опасные две стены — со стороны предместья — и надвратную башню патрулировали гвардейцы Фабиса в три смены — одна на страже, вторая «в готовности номер два», а третья спит. Нечего всех людей держать в боевой готовности постоянно.
Улетов за полдня навел порядок в свойственной ему бескомпромиссной манере — либо все подчинены мне, либо идете на фиг! Даже самая последняя кухарка поняла — власть переменилась. И с этой новой властью люди поверили, что теперь крепость выстоит.
Факелы по-прежнему горели только в начале и в конце коридора. Я постаралась идти не спеша, сдерживая себя от нервного бега и пряток по темным углам. Глаз всегда реагирует на быстрое движение, а на спокойно идущего человека никто не обращает внимания. Свою нехитрую амуницию я приторочила к спине. Плащ накинула пока на плечи, позже, в подземелье, я его сниму и скатаю, чтобы не наступить на длинные полы, а пока под плащом было удобно нести фонарь со вставленной, но не зажженной свечой. Из оружия я выбрала два тяжелых ножа, засунув их за высокие голенища берцев, узкий кинжал горизонтально за спину и хорошо сбалансированный однолезвийный палаш с закрытой, на манер итальянской скъявоны, гардой. Веревку я переметнула через голову на левое плечо, а небольшую кошку, украденную на кухне, где она должна была держать чан с водой над огнем, я прикрепила к ножнам. Рискованно, но я так и не смогла придумать, как ее зацепить, чтобы она не мешала и была, в случае чего, под рукой. Доковскую сумку с остатками медикаментов и запасами продовольствия я подвесила на правый бок. К сожалению нельзя предусмотреть все, что может произойти. Как бы ты ни собирался, а обязательно забудешь именно то, что пригодится. А чем больше набираешь, тем больше хочется взять еще. Помню, инструкторы в лесу вообще обходились одним ножом и спичками. Даже котелок мастерили на месте из березовой коры и глины. Так что, если у тебя есть нож, значит, у тебя есть все. У меня есть даже больше.
Дверь в кабинет барона была приоткрыта. Неприятный момент. В кабинете кто-то может находиться. Меня на секунду прошиб холодный пот: а если все сорвется? Если приоткрытая дверь — это ловушка? Сейчас меня схватят под белые ручки, и с моей амуницией у Улетова не будет никаких сомнений в моей причастности к побегу барона. Рандира и Тауэра нет. Нет никого, кто может прийти мне на помощь. Я одна.
К одиночеству привыкнуть нельзя. Как нельзя не дышать, не думать, не чувствовать. Но за каких-то полдня я забыла, что значит быть одинокой. Привыкла чувствовать рядом плечо Рандира и молчаливую поддержку Тауэра. Вот они — рядом, сильные, уверенные в себе… и я рядом с ними.
Два глубоких вздоха — приди в себя, Никушка! Хватит патетику разводить! Впереди трасса! Не автостопная, подземная, но какая разница?! Главное, что есть точка входа и точка выхода, а между ними — Дорога!
Пока я прислушивалась к тишине кабинета, расшалившиеся нервы наконец успокоились. На смену нервному мандражу пришло спокойствие: если боишься — не делай, если делаешь — не бойся.
Я постояла возле дверей внутри кабинета, пока мои глаза не привыкли к темноте. Очертания стола и дивана стали более отчетливыми. Я подошла сначала к дивану и провела рукой по обшивке — никого. Потом обошла кресла и темные углы. Мой слух меня не подвел — в кабинете я была одна. Теперь можно было закрыть поплотнее дверь, подпереть ее стулом и заняться тайным ходом.
